Он протягивает к ней руки, она покорно подходит, и они уносятся в танце. (В мечтах Филип никогда не видел себя хромым.) Танцует она божественно.
– Я еще не встречала никого, кто танцевал бы так, как вы, – говорит она.
Она рвет бальную программу, где записаны имена тех, кто ее пригласил, и они танцуют друг с другом весь вечер.
– Как я благодарен судьбе, что дождался вас, – говорит он. – Я знал, что когда-нибудь вас встречу.
Люди в зале не сводят с них глаз. А им все равно. Они не желают скрывать своей страсти. Потом они выходят в сад. Он набрасывает ей на плечи легкую накидку и помогает сесть в ожидающую их карету. Ночной поезд в Париж, и вот они уже мчатся в неведомую даль сквозь безмолвную, звездную ночь.
…Он вспомнил эти свои мальчишеские мечты, и ему показалось невероятным, что он влюбился в Милдред Роджерс. Даже имя ее было уродливо. Он вовсе не считал ее красивой, ему не нравилась ее худоба – сегодня вечером он заметил, как торчат ключицы в вырезе ее вечернего платья, он перебрал в памяти одну за другой ее черты; у нее был неприятный рот и противный, болезненный цвет лица. Она была вульгарна. Ее речь, грубая и бедная, отражала скудость мысли; он вспомнил ее резкий смех в театре, претенциозно отставленный мизинец, когда она подносила ко рту бокал; ее манеры, так же как и ее слова, были полны отвратительного жеманства Он вспомнил ее заносчивость – часто его так и подмывало отвесить ей пощечину; и вдруг – неизвестно почему, то ли при мысли о том, что ее можно ударить, то ли при воспоминании о ее крошечных красивых ушах – его охватило глубокое волнение. Он томился по ней. Он представлял себе, как обнимает это худенькое, хрупкое тело и целует бледный рот; ему хотелось провести пальцами по ее нежно-оливковым щекам. Он хотел ее."
Когда-то он представлял себе любовь как блаженство, которое охватывает нас и превращает весь мир в весенний сад; он ожидал несказанного счастья, но то, что он чувствовал сейчас, вовсе не было блаженством; его мучил душевный голод, неутолимая тоска, горечь, какой он еще не испытывал никогда. Он хотел вспомнить, с чего это началось, но не смог. Он только знал, что всякий раз, когда он приходил в кафе, у него сжималось сердце, а когда она заговаривала с ним, как-то странно перехватывало дыхание. Стоило ей от него уйти, и он был глубоко несчастен, но, когда он видел ее снова, им овладевало отчаяние.
Филип вытянулся в постели, как побитый пес. Он не знал, как он вынесет эту нескончаемую душевную муку.
58
Наутро Филип проснулся рано, и первая мысль его была о Милдред. Ему пришло в голову, что он может встретить ее на вокзале Виктории и проводить на работу. Он быстро побрился, оделся на скорую руку и доехал до вокзала на автобусе. Он вбежал на перрон без двадцати минут восемь и стал следить за приходящими поездами. В этот ранний час из них высыпало множество народу: конторские служащие и приказчики сплошным потоком двигались по платформе и спешили в город, девушки шли парами или небольшими стайками, но чаще всего люди шагали в одиночку, думая о чем-то своем. Филип видел в утреннем свете их бледные, чаще всего некрасивые, лица; молодые шли легко, словно им было весело ступать по цементной платформе, но люди постарше двигались, как заводные, угрюмо и озабоченно.
Наконец Филип заметил Милдред и бросился навстречу.
– Доброе утро, – сказал он. – Я пришел узнать, как вы себя чувствуете после вчерашнего.
Она была в стареньком коричневом пальто и шляпке с прямыми полями. Выражение ее лица ясно давало ему понять, что она отнюдь не рада встрече с ним.
– Я ничего. Но мне некогда.
– Вы не возражаете, если я вас немножко провожу?
– Я опаздываю. Мне надо идти побыстрее, – ответила она, глядя на хромую ногу Филипа.
Лицо его побагровело.
– Простите. Не стану вас задерживать.
– А это уж как вам угодно.
Она пошла своей дорогой, а Филип уныло поплелся домой завтракать. Он ее ненавидел. Он ругал себя последними словами за то, что позволил ей так завладеть своими мыслями; Милдред была не из тех женщин, которым он хоть сколько-нибудь может понравиться, она всегда будет смотреть с отвращением на его уродство! Он решил, что вечером ни за что не пойдет в кафе, но, презирая себя, все-таки пошел. Она кивнула ему и улыбнулась.
– Кажется, я не слишком приветливо обошлась с вами утром, – сказала она. – Понимаете, я ведь вас не ждала, а вы свалились как снег на голову.
– Ничего, ничего.
На душе у Филипа сразу стало легко. Он был несказанно ей благодарен за каждое ласковое слово.
– Почему бы вам не подсесть к моему столику? – спросил он. – Никто вас сейчас не ждет.
– Ну что ж, пожалуй.
Он смотрел на нее, не зная, что сказать; мучительно придумывал какую-нибудь фразу, чтобы задержать ее подле себя; ему хотелось высказать ей, как много она для него значит. Но, полюбив всерьез, он потерял способность говорить любовный вздор.
– Где же ваш приятель со светлыми усами? – спросил он. – Я давно его не видел.
– Вернулся в Бирмингем. Он там работает по торговой части. В Лондоне бывает только наездами.
– Он в вас влюблен?
– А вы у него спросите, – ответила она со смехом. – Ну, а если даже влюблен, вам какое дело?
На языке у него вертелся резкий ответ, но он учился сдерживать себя.
– Не знаю, почему вы так со мной разговариваете, – вот и все, что он позволил себе сказать.
Она посмотрела на него своим равнодушным взглядом.
– Я вам как будто совсем ни к чему, – добавил он.
– А мне-то что до вас?
– И в самом деле, ничего.
Он потянулся за газетой.
– Уж очень вы горячий, – сказала она, заметив это движение. – Ни с того ни с сего обижаетесь.
Он улыбнулся и посмотрел на нее с мольбой.
– Хотите доставить мне удовольствие? – спросил он.
– Смотря какое.
– Позвольте мне проводить вас вечером на вокзал.
– Ну что ж, пожалуй.
Он ушел домой, но в восемь часов, когда закрылось кафе, уже поджидал ее на улице.
– Какой-то вы чудной, – сказала она, выйдя из кафе. – Я вас не пойму.
– По-моему, понять меня вовсе не трудно, – ответил он с горечью.
– Кто-нибудь из наших девушек видел, что вы меня дожидаетесь?
– Не знаю, мне все равно.
– А они над вами смеются. Говорят, что вы в меня врезались по уши.
– Вам-то ведь это безразлично, – сказал он сквозь зубы.
– Ну-ну, опять раскипятились!
На вокзале он взял билет и сказал, что проводит ее до дому.
– Вам, видно, время девать некуда, – сказала она.
