Потом явился хозяин харчевни Мурмакас, и дело прояснилось. Но он не знал, где конкретно жила Юка, хотя бы в каком квартале, а мог лишь приблизительно указать район. Она проработала у него две луны и украла, по его же заявлению, три тысячи рё. Никто не усомнился в его словах, хотя сумма была очень большой, просто огромной даже для хозяина процветающей харчевни, приближенного к андзица. Теперь искали девушку, которая виртуозно владеет спицами, крадет деньги и якшается с мятежниками. Естественно, Субэоса никому не сообщил о существовании Карты Мира. Зато он возвестил, хотя это и не пристало наместнику, что у него похитили мешок золота. Город окружили, а так как карабидов не хватало, то была объявлена награда в сто рё тому, кто укажет, где прячутся беглецы, и двести рё, тому, кто их схватит. Поэтому охота приобрела коммерческий оттенок, и многие горожане зажгли свои факелы и спустили собак.
Харчевник Мурмакас трясся от страха. Вначале он хорохорился и успокаивал себя тем, что дом и заведение остались целы, выгорел лишь коридор на третьем этаже. Карабиды сами потушили пожар. В этом отношении он мало пострадал. Но когда остался один и все взвесил, то покрылся холодным потом. Великий закон возмездия – го стучался в его стены. Так было предсказано задолго до его рождения: огонь, темная ночь и спица, спица, которой был убит один из карабидов. Предсказание выслушала его мать, когда была беременна. В один из дней она почувствовала себя тревожно и пошла к кудзэ – обитателям пещер. Лисья женщина приказала налить в китайскую чашу воды. «Сколько нальешь, все твое», – сказала она. Мать Мурмакаса страшно испугалась. Конечно, она слышала о говорящей чаше и боялась ошибиться. Но воду налила правильно – не меньше половины и не больше трех четвертей. Таким образом путь к гаданию был открыт. Лисья женщина поставила чашу на войлок. Срезала пучок волос с головы матери Мура-Кама, бросила в чашу и размешала тонкой серебряной палочкой. Запела древнюю песню: «Страна, где стоит вода в окружении зеленых гор и где правят мианасуэ царя справедливости в окружении яцуко» – и стала водить ладонью по ободу. Вдруг вода закипела. Чем громче и ритмичнее звучала песня, тем сильнее кипела вода. Мало того, вода заговорила низким, утробным голосом. Мать Мурмакаса сильно испугалась, и, когда ее в полуобмороке вывели из пещеры, лисья женщина сказала: «Будет твой сын толстым и счастливым. Но пусть избегает огня, спицы и темноты». Больше она ничего не сказала.
Долгие годы он не мог понять, что значит предсказание. Всю жизнь оно висело над ним, как проклятие. Не бойся немного согнуться, прямее выпрямишься, утешал он себя. Теперь, сопоставив произошедшее, Мурмакас все понял. Огонь полыхал? Полыхал. Юка виртуозно владеет спицами? Виртуозно. И явно темно. Ночь. В страхе он хотел было попросить у Субэоса профессиональную охрану и даже собрался в Карамора, но весть о смерти андзица повергла его в еще большее смятение. Дело в том, что главный андзица покровительствовал ему в уклонении от налогов и в скупке краденого. Если дело откроется, ему не миновать виселицы или как минимум каторги. А с другой стороны, с деньгами и в аду не пропадешь.
Мурмакас призвал слуг и еще больше их напугал тем, что заставил напялить полное вооружение: кольчуги, панцири и шлемы. Каждый из них получил по два меча – дайсё, круглому щиту и хокоюми – татарскому луку, пригодному для боя в помещении. А так как слуги имели весьма отдаленное понятие о том, как пользоваться оружием, он расставил их по двое в самых темных местах. При дневном свете предсказание не действует, рассуждал он. Но самое главное, он запретил слугам есть, чтобы они не уснули от сытости. Сам же забился в отикубо – каморку под стропилами. Здесь его никогда и никто не найдет. Положил рядом с собой нагинату, щит. За пояс заткнул вакидзаси, а в рукав спрятал танто – нож. На голову надел шлем.
В городе было тихо, только раздавался стук квартальных колотушек – гёндама.
* * *
– Не пойду на запад! – вдруг произнес Язаки.
– Хоп! Почему это? – удивился Натабура, переодеваясь в новую одежду.
Ему досталась удобная темно-зеленая кину и широкие штаны – хакама, из грубого льна такого же цвета. Прежняя белая крестьянская одежда давно превратилась в лохмотья. Язаки предпочел шелковое комоно с голубыми вставками по бокам и глубокими карманами, в которые можно прятать еду. Из обуви Натабура взял асанака, в которых очень удобно бегать, потому что пальцы и пятка касались земли, а Язаки – дзика-таби – дорогие и непрактичные носки для улицы, в которых всегда жарко. На них он еще надел соломенные варадзи.
И вдруг он уперся. С испугом косился в сторону Карамора и не решался тронуться с места. Где-то там торчала страшная пыточная башня, попадать в которую второй раз он никак не собирался. Его храбрости хватило как раз на то, чтобы одеться. Тягостно вздыхал и постанывал:
– Пойду домой…
– Куда? – Натабура подвязывал хакама под коленями. Ему даже показалось, что Язаки немного не в себе, ведь дома у него не было, не было даже деревни, которую смыли волны урагана, вызванного господином Духа воды – Удзи-но-Оса.
В спортивном зале школы синкагэ-рю пахло потом и кожей снарядов. На стенах висел инвентарь. Натабура различил знакомый ототэ и погнутую цзянь.
Язаки снова завел старую песню:
– Ох-ах… Я больной…
– Врешь! – сказал Натабура. – Ну ведь врешь. Я тебя вылечил? Хоп?!
– Ну?..
– Вылечил!
Язаки сморщился. Натабура действительно лечил его. Прошептал молитвы, наложив руки. Добросовестно сделал все, что положено в таких случаях. А он возьми да выложи: «Хочу домой!» Было отчего возмутиться. Афра разозлился больше всех. Он бегал по коридору, цокал когтями и ворчал: «Р-р-р…», презирая Язаки всеми фибрами души. Отказываться от приключений может только толстый и ленивый. Бросили б мы его. Пусть идет куда хочет. В знак протеста Афра разбежался и что есть силы прыгнул на груду боккенов в углу. Но хозяин был неумолим:
– Собирайся, времени нет!
– Не пойду!
– Потому что там находится загробный мир? – Натабура скрипнул зубами. – Кими мо, ками дзо!
Уговаривать Язаки – все равно что читать проповедь Будде.
– И мир тоже… – в этом он сомневался, но был готов уцепиться и за такой довод, только бы оставили в покое.
– Ты выступаешь на стороне Субэоса? – Натабура еще не решил, что делать.
– Чего? – не понял Язаки, нижняя губа у него по-идиотски отвисла.
Натабуре так и хотелось сказать: «Закрой рот».
– Ты хочешь, чтобы нас поймали?! – Пока Натабура ограничился уговорами.
– Нет, конечно! – Язаки встрепенулся жалко, как мокрый воробей, смешной в своем упрямстве.
– Ну тогда почему ты сидишь, как больной?!
– Я хочу домой! Пожрать охота мамкиных муругай.
«Опять двадцать пять! – подумал Натабура. – Наму Амида буцу! Как ему объяснить, что его деревни нет? Что идти некуда? – Натабуре почему-то вовсе не хотелось воспользоваться знаком Мус, словно чувства с этой стороны у него притупились. – Будь что будет». На самом деле он всего лишь незаметно перешел в такое состояние, при котором, что бы он ни делал, у него все выходило, словно он сам влиял на события и окружающий мир.
