От брезгливости Лючия даже передернулась. Князю – спать с
крепостной, с мужичкой?! Она уже достаточно пробыла в России, чтобы усвоить взгляд
на крестьян как на существ низшей расы, однако – слишком мало, чтобы понять,
как невелика разница, порою отделяющая господина от его рабов, чьи жизни в
уединенных имениях взаимно зависят друг от друга и близко сплетены. Поэтому вся
история, рассказанная Шишмаревым, казалась ей сущей дичью. Тетушка Наяда,
разумеется, тоже симпатий не вызывала, но ее побуждения были хотя бы понятны! В
случае с Улькиным ребенком закон явно был бы на ее стороне, а князь Андрей
поступил с дамою как истинный медведь.
Что это там рассказывал о нем Шишмарев? Некоторые особы
вроде бы находят князя неотразимым? Можно представить их понятие о
неотразимости! Небось полусонный увалень больше шести футов ростом, вдобавок
поперек себя шире, грубый, громогласный, унизанный драгоценностями, пахнущий
потом, с лицом словно из дерева вытесанным…
И Шишмарев осмелился предложить ей, Лючии Фессалоне, княжне
Казариновой, утонченной и нежной, как бархатный лепесток испанской розы,
броситься в объятия этого чудища, который валялся в навозе с крепостными
девками?! Лючия, привстав, в сердцах взбила кулаками подушку, жалея, что это не
Шишмарев и не Извольский одновременно; перевернула ее, рухнула на прохладную
сторону, в ярости от того, что утро близко, а сон далек… и вдруг глаза ее
закрылись сами собой, и она словно провалилась в пуховую, мягкую бездну, успев
еще изумиться, что ей все-таки удалось уснуть.
Глава 6
Привет из Венеции
Она проснулась оттого, что кто-то довольно сильно сжал ей
руку. Лючия давно уже отвыкла томно потягиваться, предаваясь утренней неге:
просыпалась мгновенно, как солдат, готовый еще с закрытыми глазами схватиться с
противником. И ей был понятен промельк удивления на лице Шишмарева (а разбудил
Лючию именно он), встретившего не затуманенный, а острый, бессонный взгляд. Но,
глядя на нее так же остро, Шишмарев выпалил:
– Княжна уже здесь!
Итак, он не оставил своего несусветного замысла, хотя их
затянувшийся разговор так ничем и не кончился…
Лючия за спиной подоткнула подушку повыше и села, откинув со
лба волосы (она всегда спала без чепца, справедливо полагая, что у нее еще
будет время наспаться в нем досыта, когда сделается почтенной матроною). Ей
хотелось выпалить сразу, что она не намерена участвовать в интриге, а потом,
отделавшись от Шишмарева, как-нибудь встретиться с княжной и предупредить о
готовящемся покушении. И все-таки что-то ее останавливало, мешало бросить
бесповоротное «нет», добавив все, что она думает о Шишмареве…
А ему, конечно, нельзя было отказать в проницательности!
Резко выставив ладонь, словно останавливая Лючию, он проговорил:
– Погодите, сударыня! Вижу, отказ ваш уже созрел и вот-вот
сорвется с языка, будто переспелое яблоко с ветки. Но… погодите. Еще несколько
слов.
Он подошел к окну и взглянул на сияющий полдень:
– Эка погода разгулялась! Солнышко так и ломит жаром! Нет,
воля ваша, а не согласен я с теми, кто говорит, будто луна в Италии лучше, чем
солнце в России!
Сердце Лючии пропустило удар, и кончики пальцев у нее
мгновенно похолодели. Впрочем, со свойственной ей самоуверенностью она почти
сразу внушила себе, что это – не более, чем пустая фраза, и сумела сказать
вполне безразлично:
– Да? Не знаю, мне трудно судить, потому что…
– А мне показалось, синьора, что вы вполне можете судить, –
резко повернулся к ней Шишмарев.
– Вот уж не знаю, с чего вы взяли! – передернула она
плечами, призвав на помощь все свое умение блефовать. – Ей-богу, я в жизни
своей не была…
– Не спешите согрешить лживой божбою, – наставительно
перебил Шишмарев.
Теперь хорошо бы возмутиться, да посильнее! Это Лючия умела
делать отменно:
– Да что вы себе позволяете, сударь?! Бесцеремонно
врываетесь в комнату к даме и обвиняете ее во лжи…
– Да что вы! – снова, как нанятый, перебил ее Шишмарев. –
Это вовсе не я!
– Не вы?! – театрально изумилась Лючия. – То есть ваш облик
принял кто-то другой и ворвался ко мне?
– Да нет же, ворвался я, – пояснил Шишмарев так терпеливо,
словно говорил с умственно скорбной. – А вот во лжи обвиняю не я.
– Кто же? – всерьез удивилась Лючия. – Господь бог?
– Ну, с господом или даже одним из его ангелов сей господин
схож весьма слабо, а вот на диаволова подручного зело смахивает. Знаете, ведь
ко всякому крупному врагу рода человеческого приставлены другие – так, на
мелкие послуги. Все они пронырливы, умом востры, догадливы, а под деланной
вертлявостью таят наблюдательность и сметливость. Один такой, вообразите,
заявился здесь чуть рассвело. Человек отважный: пустился ночью из Москвы! Я как
раз завтракал – на его счастье, ибо он хоть и говорит на трех языках, но, по
его собственному признанию, я – чуть ли не первый, кто мог связать хотя бы три
слова по-французски.
– И как же вы изъяснялись? – спросила Лючия лишь для того,
чтобы хоть что-нибудь спросить, чтобы не сидеть замерев от страха, хотя,
казалось бы, чего бояться? Мало ли чужеземцев путешествует по России, какая ей
может быть в том угроза?
– При нем был толмач-полячишка. Сверху шелк, а в брюхе щелк.
Однако по-италийски чешет, как бес.
– У вас куда ни ткни, сударь, сплошные бесы! – сухо
усмехнулась Лючия.
– Да видели бы вы сего итальянца, сами сочли бы его мелким
исчадием. А голос один чего стоит! Ничего гнусавее в жизни моей не слыхивал.
Просто-таки взрезает уши!
Сердце Лючии снова засбоило. Да нет, быть не может… Не может
быть!
– И вот, вообразите, этот синьор Чезаре… Ох, сударыня, что с
вами?! – всполошенно подскочил Шишмарев, не в шутку испугавшись мертвенной
бледности, вдруг покрывшей лицо его собеседницы, словно у нее в один миг
выпустили всю кровь.
– Ни-че-го, – едва выдавила по слогам Лючия, вонзая в ладони
ногти, чтобы придти в себя. – Итак, что вам сказал Чезаре?
Шишмарев поглядел на нее и задумчиво прижмурил один глаз.
– Ну, он сказал… он сказал, что ищет особу, которая выдает
себя за княжну Казаринофф… и в точности описал ту даму, которую вы увидите,
ежели соблаговолите посмотреть в зеркало. Ума не приложу, зачем сия особа ему
понадобилась?
