Это был голос Лоренцо. Ах, как это мило, как чудно! Стало
быть, так желал поскорее ее увидать, что не смог дождаться условного часа
свидания и явился на три часа раньше срока. Разумеется, никто из галантных
cavalieri не мог решиться на такую вольность. Это изобличало несдержанный нрав,
неизысканные чувства, это свидетельствовало о невоспитанности Лоренцо… в той же
мере, как о его пылкости. Да плевать хотела Лючия на все правила хорошего или
дурного тона! Да, он застал ее неодетой, ненакрашенной, неубранной,
непричесанной, но какая же в том беда? С таким необыкновенным человеком, как
Лоренцо, Лючия добилась бы очень немногого, бродя по привычным, приличным
тропам! Неодета? Тем лучше. Тем быстрее он сорвет с нее ночное платье и узреет
ее слепящую наготу. Непричесана? Все равно волосы Лючии растреплются еще
сильнее, пока ее голова будет исступленно перекатываться по подушкам в безумье
страсти. Ненакрашена? О, но ведь поцелуи Лоренцо не оставят ни следа помады на
ее вспухших, искусанных устах! И постель ее до сих пор не застелена, что очень
кстати. Сейчас она появится перед Лоренцо, как из-под земли и… и можно держать
пари, что первый раз он овладеет ею тут же, в мыльне, на мраморной скамье, а
может быть, и в бассейне. Да, конечно, в бассейне!
Желание ударило в голову Лючии, как неразбавленное вино; она
ринулась к выходу, однако за мгновение до того, как ее голова высунулась из
подвала, Лоренцо снова заговорил – и Лючии показалось, будто руки ее намертво
прикипели к ступеням потайной лестницы.
– Запомни, Чезаре, – сурово промолвил Лоренцо, – ты не
должен убивать ее сразу! Прежде всего мне нужны мои бумаги, а уж потом – жалкая
жизнь этой шлюхи. Ты вообще можешь взять ее себе и делать с ней что пожелаешь –
но сначала письма, письма! А теперь пошли – надо еще раз обойти дом. Что-то
подсказывает мне, что она где-то здесь, неподалеку.
– Да, синьор, – произнес гнусавый голос – самый гнусавый и
гнусный из всех, которые приходилось слышать Лючии, самый лживый, льстивый,
мерзкий, самый опасный. Потом зазвучали удаляющиеся шаги, и Лючия наконец
смогла перевести дух: она и не заметила, как перестала дышать.
Ноги ее подкашивались, и, если бы не поддержка Маттео, она,
наверное, рухнула бы на каменный пол подвальчика.
Она вцепилась в плечо слуги:
– Ты слышал?! О Мадонна, что же мне делать?!
– Бежать, бежать, синьорина! – жарко выдохнул старик и
повлек Лючию за собой.
Больше ее не надо было ни уговаривать, ни подгонять, однако
ноги у нее подгибались от страха, в голове мутилось. Ее родной дом, как и все
прочие палаццо в Венеции, был разом дворцом, крепостью и тюрьмой, но теперь
Лючия чувствовала себя здесь не как в безопасном убежище, а как в западне.
Впрочем, через несколько мгновений она осознала, что шаги Лоренцо звучат во
втором этаже, достаточно далеко, в то время как они с Маттео бегут к боковому
крыльцу, выходящему в полузаброшенный каналетто, и не похоже, чтобы Лоренцо
подозревал, где они сейчас. Ей стало стыдно своей паники – более того, она
вспомнила о деньгах, оставшихся в потайном шкафу, и ужаснулась, что оставила
их. Однако неоценимый Маттео, словно почуяв ее мысли, показал ей увесистый
мешок, который он прятал под полою камзола, – и Лючия окончательно пришла в
себя. Нет, не в ее натуре было предаваться панике! Она была из тех редких женщин,
в которых красота и грация сочетаются с поистине мужским умом, силой характера
и решительностью. И еще прежде, чем они с Маттео выбежали на боковую террасу,
выстланную разноцветными плитками и обнесенную мраморными перилами, посредине
которых была открытая дверка на ступени, выходящие на широкое пространство
спокойных вод, Лючия уже твердо знала, что жизнь ее в Венеции закончена, и
смирилась с этим, ибо всегда с легкостью сорила деньгами – и иллюзиями.
Маттео, задыхаясь, шептал, что против Лидо
[14] будет ждать
барка, которая доставит Лючию хоть до Неаполя, хоть до Генуи, – куда она
скажет. Денег у нее немало, а уж он, Маттео, весь остаток дней своих будет
молить Иисуса и Пресвятую Мадонну за свою милую, маленькую, золотоволосую
синьорину…
– Как?! – шепотом воскликнула Лючия. – А ты разве не уедешь
со мной?!
– Синьорина, ну какой из меня путешественник, подумайте
сами! – криво усмехнулся Маттео, задыхаясь от быстрого бега. Его даже слегка
пошатывало, и, чтобы не упасть, он схватился за невысокое деревце с густой,
плотной листвой, росшее в глиняной плоской вазе посреди террасы. – Да и не могу
я покинуть моего доброго господина на произвол судьбы, хоть бы и мертвого. В
жизни мы не разлучались – и в смерти я его не оставлю. А вы… вам жить да жить,
не думать о былом, забыть все печали. Только бы удалось ускользнуть!
– Интересно, какие письма он разыскивает? – шепнула Лючия,
зябко дрожа на сыром ветру и вглядываясь во тьму, откуда уже приближался
протяжный и тоскливый крик, которым гондольеры предупреждают друг друга и
ожидающих их пассажиров о своем приближении.
– Да какие б ни искал! – мрачно отозвался Маттео, чиркая
кресалом, чтобы дать знак гондольеру. – Все бумаги, кроме прощального послания
principe, я надежно запер в секретном шкафчике в подвале.
– Пускай поищет, убийца! – злорадно усмехнулась Лючия. – Пускай
поищет!
Свинцовый нос гондолы гулко ударился о ступени, и Маттео с
новой прытью повлек Лючию по террасе.
Она порывалась поцеловать своего спасителя – ведь если бы не
самоотверженность и прыткость Маттео, она уже была бы в руках убийцы! – или
хотя бы высказать ему всю свою благодарность и любовь, однако Маттео, как
одержимый, заталкивал ее в гондолу.
– Прощайте, bella signorina! Прощай, дитя мое! – прошептал
наконец Маттео.
– Прощай! – отозвалась сквозь невольные слезы Лючия. Лодка
отчалила, завернула за угол – и Маттео больше не стало видно.
***
Лючия проскользнула под низкую крышу в тесную, душную каюту
гондолы, потом нетерпеливо выскочила с другой стороны и примостилась на носу,
около огромного свинцового конька, который украшал этот нос.
Темные громады зданий разворачивались перед ней, заслоняя
звездное небо. В этом тихом и пышном квартале, откуда днем была видна лагуна и
снежные горы Фриуля, она провела всю жизнь, а теперь покидала его – надолго?
Может быть, навсегда!
Ночь опустилась на тихие воды, луна показалась из-за аркады
Дворца дожей, и великий город заблистал перед Лючией в неге и непобедимой
красе.
