Да, она улыбнулась – значит, она все-таки была еще жива,
хотя и не ощущала своей души. Душу отнял Лоренцо… а тело осталось и с
удовольствием ощущало тепло воды, и трение намыленной жестковатой ткани, и
прикосновение к волосам проворных пальцев: служанки осторожно распутывали ее
сбившиеся локоны, и обвивавшие их жемчужины срывались с нитей и падали одна за
другой в воду. Как слезы. Александра вспомнила сказку, в которой слезы какой-то
похищенной красавицы превращались в жемчужины, и отерла глаза мокрой ладонью.
Наконец жемчужины перестали падать, и старухи принялись мыть ей голову, поднося
все новые и новые кувшины с горячей водой.
Эта процедура длилась так долго, что Александра почти не
удивилась, когда, чистая и розовая, была извлечена из ванны, окутана нагретыми
простынями и обнаружила, что за окном сумерки. День смешался с ночью в некий
комок боли, и Александра содрогнулась, подумав о том, что принесет ей новая
ночь. Тут же она старательно изгнала из головы все мысли, тем более что ей
больно расчесывали мокрые волосы. Александра попросила заплести их в две косы.
Служанки страшно удивились и даже начали спорить. Александра стояла на своем.
Одна из служанок отложила гребень и вышла, но тотчас вернулась и, покорно
кивнув, принялась плести косы. Александра поняла, что она ходила с кем-то
советоваться и этот кто-то велел ей слушаться. Судя по тому, сколь быстро
вернулась служанка, этот человек стоял чуть ли не за дверью. Наверное, Чезаре,
подумала Александра, и ей стало немного легче, когда она подумала, что есть
преграда в виде Чезаре между нею и князем. Впрочем… черт ли удержит Лоренцо,
если он захочет к ней войти! Александра прижала руки к сердцу – и ее шатнуло:
наверное, от голода. Конечно, она ведь почти два дня ничего не ела!
Словно прочитав ее мысли, одна из служанок опять ушла и
воротилась с подносом, на котором была какая-то еда. Александра едва дождалась,
пока на нее надели длинную кружевную рубаху из запасов Лючии Фессалоне и еще
какое-то роскошное одеяние вроде казакина («Жалко, чай, платьев стало!» –
угрюмо подумала она, вспомнив два своих изрезанных наряда), а потом служанки с
поклонами ушли, забрав с собою лохань и кувшины и оставив Александру наедине с
жареным цыпленком, большим ноздреватым сыром, пышными лепешками и маленькими,
едва спелыми померанцами, из которых она осилила лишь один: больно кисло было.
От всего же прочего остались только крошки и дочиста обглоданные косточки, и
Александра, наевшись, так вдруг устала, что забралась на единственное ложе в
этой комнате – на тот самый пресловутый стол! – свернулась на нем клубком,
укутавшись в ту самую пресловутую скатерть, и мгновенно заснула.
***
Сразу появился Лоренцо… обнаженный и равнодушный Лоренцо. Он
лежал рядом с нею на этом столе, скрестив на груди руки и холодно глядя в
потолок, а Александра целовала его ноги и униженно молила о любви.
– Мои бумаги! – отвечал ей Лоренцо так отчужденно, что в
комнате словно веяло стужей. – Отдай мне мои бумаги, тогда я возьму тебя.
Но у Александры не было никаких бумаг, у нее были только
поцелуи, которые она щедро расточала Лоренцо, но это было все равно, что
целовать мраморную статую: так невозмутим оставался он.
И вдруг она услышала шаги – торопливые шаги. Они на миг
замерли под дверью, словно кто-то приостановился, вслушиваясь, что происходит в
комнате, а потом створки с тихим скрипом приотворились и голос, показавшийся
Александре знакомым, произнес:
– Письмо для синьора Анджольери!
Лоренцо лениво дал знак посланному приблизиться, и тут из
темноты в зыбком колыханье свечей вошла… она! Сама Александра!
Синее платье в золотых розах, и жемчуг, обвивший золотые
локоны, и много золота, бриллиантов, сапфиров на шее, на руках, в ушах… Это была
Александра из вчерашнего дня, словно бы еще перед отправлением в театр или
сразу после возвращения из него: ее розы еще не были смяты, а нити
драгоценностей разорваны. А сердце еще не было разбито… И эта прошлая
Александра держала в руке свиток бумаг и потрясала им, торжествующе выкликая:
– Письмо для синьора Анджольери!
– Мои бумаги! – встрепенулся Лоренцо. – Лючия! Ты принесла
мне мои бумаги!
И Александра только теперь поняла, что ее сестра вернулась в
Венецию, чтобы предъявить свои права на Лоренцо.
Да, сразу видно, что эти права у нее были! Лоренцо с
восторгом простирал к ней руки…
И Лючия не стала испытывать его терпение. Швырнув свиток
так, что он влетел в камин, она подобрала юбки и легко вскочила на стол, верхом
на Лоренцо, стиснув его бока своими коленями. Они оба, Лоренцо и Лючия,
испустили слитный стон восторга и с места пустились в такую бешеную скачку, что
своими неистовыми телодвижениями столкнули со стола Александру, которая тяжело
упала на пол и с криком боли откатилась к камину, в котором пылал ворох бумаг,
испуская черный жирный дым…
Александра вскинула голову.
Она лежала на полу… Кругом – кромешная тьма, даже звезд и
месяца не видно за окном. Наверное, минул день, и вечер, и настала ночь.
Она спала! Она спала и видела сон! Такой страшный сон, что
даже свалилась со стола.
Александра привстала, огляделась. Конечно, она одна.
Конечно, нет никакой Лючии и Лоренцо…
Нет Лоренцо. Он сегодня не пришел. Да. Она понимала, что
вчера между ними началось – и тут же закончилось что-то, названия чему она не
знала. Лоренцо теперь снова видел в ней врага, ему нужны от нее только бумаги,
письма.
«Письмо для синьора Анджольери!» – отчетливо вспомнилось ей.
Это было не во сне, Александра уверена. Она сквозь сон слышала эти слова, этот
негромкий голос, показавшийся знакомым. Чей голос?
Любопытство и смутная тревога заставили ее встать и погнали
к двери. К изумлению Александры, та оказалась незапертой. Сердце так и
забилось! Дверь отворена. В коридорах темно и тихо. Дворец погружен в сон. А
если выпадет удача добраться до главного выхода – и никого не встретить?
«Надо попробовать», – решила Александра и, уверяя себя, что
ищет путь на волю, побежала куда-то в темноту, напряженно вслушиваясь в звуки.
