И больше он уже ничего не успел сказать: огромной летучей
мышью вылетел из тьмы Чезаре и обрушился на него с такой силой, что сбил с ног.
И тотчас стало невозможно разобрать, кто где: мелькали только бьющие руки,
пинающие ноги, выкрикивающие проклятия головы. Рычащий от ярости клубок
покатился по полу, но Александра уже забыла и про Чезаре, и про «негра». От
всего мира осталась только комната, в которой медленно плавал слоистый черный
дым, окутывая человека, лежащего на полу.
Путаясь в подоле, Александра ворвалась в комнату, и тотчас
все поплыло в глазах. Ядовитый дым! Еще мгновение – и она свалится без чувств.
Но если она упадет, кто спасет Лоренцо?..
Решение пришло мгновенно. У самой двери стояла ваза, полная
чудесных роз. Александра безжалостно выбросила цветы, оторвала от подола рубахи
полосу, окунула ткань в воду, отжала и завязала концы на затылке так, чтобы
прикрыть рот и нос. Оторвала еще кусок, намочила – и ринулась вперед. К
Лоренцо.
Он лежал такой бледный, что первой мыслью Александры было:
умер! Ноги подогнулись, она упала на колени, едва удерживаясь, чтобы не
схватить его в объятия, не залить слезами. Но сейчас было не до слез. Пальцы ее
тряслись, путались, но Александра все же смогла прикрыть рот и нос Лоренцо
мокрой тканью, а потом вцепилась в его плечи и попыталась протащить по полу.
Господи, Пресвятая Богородица! Какой же он тяжелый! Камень,
ну чисто камень. Вот странно, а когда тело его накрывало Александру, она
почему-то не чувствовала никакой тяжести, а только жар и блажен ство…
Эта неуместная мысль обессилила ее вовсе. А что, если
никогда… никогда больше?..
Запутавшись в полах своего развевающегося одеяния,
Александра споткнулась и упала рядом с Лоренцо, уронив голову на его грудь.
Сердце не билось. Не билось! Александра слышала только, как
шумит в ушах ее кровь: дышать сквозь мокрую ткань было тяжело.
Дышать? А зачем ей вообще дышать, если не бьется сердце
Лоренцо? Он умер только что, и душа его еще вьется над телом. Если Александра
не станет медлить, она еще успеет догнать его, и тогда их души сольются, как
сливались тела, и вместе предстанут перед богом. Наверное, он не будет так
жесток, чтобы разделить их. Если их дальнейший путь принадлежит аду, Александра
готова и на это, лишь бы…
Мысли путались; путались пальцы, спускавшие с лица мокрую
пелену. Но внезапно что-то теплое прилегло к ее заледенелым рукам.
Александра подняла помутневший взор.
Чезаре! Его руки! Лицо у него так же прикрыто влажной
тряпкой, как у нее, из рассеченного лба сочится кровь, а в глазах сверкает
решимость, и он резко качает головой, как бы браня Александру за готовность
сдаться смерти.
Ясность вернулась к мыслям. Александра поняла свою
оплошность: надо было сначала открыть окно, выбросить из огня ядовитые угли,
они ведь тлеют, источая смертоносный аромат!
Чезаре понял ее с полувзгляда: вскочил, схватил кочергу.
Зазвенели разбитые стекла, огоньки покатились по полу. Прикрываясь рукавом, он
заплясал по ним, и через минуту у камина валялись только черные угольки, а
Чезаре вернулся к Александре и, схватив за плечи своего господина, потащил его
с силой, которую трудно было даже предположить.
Комната казалась бесконечной, и все-таки даже она кончилась!
Оказавшись в другом зале и наглухо заложив двери в
отравленные покои, Чезаре и Александра кинулись отворять окна, потом сорвали
свои маски и, от волнения даже не ощутив свежести ночного воздуха, вернулись к
Лоренцо, открыли его мертвенно-бледное лицо.
При виде черных кругов под глазами и побелевших губ
Александра заломила руки.
Чезаре тоже едва сдерживал рыдания. Казалось, он только
сейчас понял, что его господин умирает, если уже не умер, и лицо его заволокло
такой же мертвенной бледностью.
– Что?.. Что?.. – прошептал он, не в силах справиться с
голосом, и глаза его, обращенные к Александре, были сплошь залиты чернотой
нерассуждающего ужаса.
Но кто-то должен был не терять сейчас головы! Пришлось этим
«кем-то» оказаться Александре.
– «Негр» принес письмо, Лоренцо сжег его – и захлебнулся
ядовитым дымом, – скороговоркой пробормотала она, чтобы Чезаре понял, что
произошло.
– Это никакой не негр, – простонал Чезаре, – это был…
Он поперхнулся, увидев, как вспыхнуло лицо Александры.
«Захлебнулся!» Вот оно, слово! Теперь она знает, как спасти Лоренцо. Он вдохнул
ядовитый дым, как пловец нечаянно вдыхает воду. У него в груди дым… как вода!
Александра видела однажды, как откачивали утопленника, и
теперь, сорвав с плеч докучливый халат и оставшись в одной рубахе, она закинула
голову Лоренцо и принялась с силой сводить и разводить его руки. Но через
минуту, а может быть, и час Александра лишилась остатков уверенности, что все
делает правильно. Лоренцо не вздыхал, не вбирал свежего воздуха, и если из его
полуоткрытого рта и выходили ядовитые испарения, то сам дышать он не мог.
Александра прижалась губами к его шее, пытаясь уловить
биение пульса, но губы ее дрожали, она ничего не могла понять. Взглянула на
Чезаре – и поняла, что от него не будет толку: закрыв глаза и сложив руки, он
молился жарким, неразборчивым шепотом, являя собой символ безнадежного
отчаяния.
«Боже! – взмолилась и Александра. – Помоги ему! Дай ему
вздохнуть!»
Она готова была собрать в горсти, схватить в охапку весь
воздух, который только был в мире, втолкнуть его в грудь Лоренцо… но как? Все,
что она может, это отдать ему свое дыхание.
Безотчетно прижала к его губам – выдохнула. Набрала воздуху
еще – еще выдохнула. Еще, еще… И снова, снова, снова!
Голова у нее кружилась, звенело в ушах, губы онемели, и она
даже не сразу поняла, что происходит, когда губы Лоренцо дрогнули под ее губами
– и приоткрылись, словно отвечая на поцелуй.
Александра резко отпрянула, освобождая его грудь, к которой
невольно припала, впилась взглядом в его лицо.
Губы приоткрывались все шире, жадно глотая воздух. Он дышал,
дышал!
– Синьор! – рыдая, выкрикнул Чезаре. – О мой синьор!
Лоренцо открыл глаза, и его тусклый взгляд был несколько
мгновений невидяще устремлен на Чезаре, прежде чем осветился каким-то живым
выражением, а губы тронула улыбка.
Александра тихо всхлипнула от счастья, и Лоренцо перевел
взгляд на нее. Теперь он уже смотрел осмысленно, и мыслью этой было удивление.
Да! Удивляться и впрямь было чему!
