Сейчас она готова была бы принять самую мучительную и
страшную казнь, только бы на ее охладелый лоб легла рука Андрея. Но смерть ее и
без того будет страшна и мучительна, так что поменяться ей с судьбой нечем.
Нечем… не на что ей купить последнюю встречу с Андреем и отмщение Лоренцо. И
спасение Александры! Она ведь тоже заперта и обречена на гибель, если в
ближайшие дни Лоренцо или Чезаре не хватятся ее и не начнут искать. Но им и в голову
не придет, где она! Вдобавок, судя по рассказам Маттео и Фессалоне, проклятый
Анджольери обращался со своей пленницей отвратительно, мерзко, выставляя ее на
публичный позор. Она даже сбежала от него как-то раз, но он настиг ее и жестоко
изнасиловал прямо в гондоле, о чем ходили потрясающие слухи среди баркайоли.
Cкорее всего Анджольери и его пособник просто-напросто забудут все на радостях
и уедут в Рим, не больно-то заботясь даже о судьбе исчезнувшей «Лючии». И что
заботиться? Тот, кто запер тайник Фессалоне, слышал ее голос и уверен, что она
и есть Лючия, обманом выкравшая ключ и спасшая приемного отца. То есть она,
конечно, и впрямь Лючия, но их противник думает, что Лючия – это Александра, а
она – она тогда кто?
Ох, Santa Madonna, Porca Madonna, как все запутано, как
безнадежно все перепутано! И долго еще после того, когда перестанет биться ее
сердце, будет длиться эта роковая путаница, затеянная треклятым Бартоломео
Фессалоне в одну темную венецианскую ночь почти девятнадцать лет тому назад.
А он, дьявол, дьявол, содеявший все это, еще находит в себе
силы смеяться!
– Однако сейчас, кажется, самое время высказывать свои
последние желания, – хохотнул Фессалоне. – Любопытно знать, о чем кто из нас
мечтает в этот роковой миг своей жизни? Вот ты, Маттео, чего хотел бы сейчас
больше всего на свете?
– Я, синьор, – охотно начал старый плут, – сейчас больше
всего на свете хотел бы оказаться в кабачке, что у северных ворот Эрберии,
сидеть там за столом, и чтоб вокруг меня стояли фьяски, фьяски, фьяски
[56] с
бесподобным фалернским или игривым фриульским. Вот мое последнее желание!
«Скоро твоим последним желанием будет глоток самой грязной и
тухлой воды», – злорадно подумала Лючия, но это оживление не долго длилось: ведь
и ее предсмертное желание будет столь же низменным. И все же она не
сомневалась, что до последнего дыхания будет желать того, в чем сейчас
призналась вслух, ответив на вопрос Фессалоне:
– Более всего на свете я хочу уничтожить Лоренцо, спасти
сестру, а потом вернуться с нею в Россию, чтобы увидеть Андрея. После этого я
готова умереть.
Фессалоне тихо свистнул.
– В одном наши желания, бесспорно, совпадают. Анджольери
должен умереть. Я не раз пытался добраться до него. Однажды был совсем рядом,
мог нанести удар, но смерть должна была выглядеть естественной. Я передал ему
отравленное письмо… Не пойму, какая сила спасла его тогда! А больше мне не
представилось удобного способа. Теперь же убить его было бы достаточно просто.
Та, другая девочка все еще сидит взаперти, и если бы ты появилась в палаццо
Анджольери, тебя непременно приняли бы за нее. То есть за себя. Ну, за ту, кого
привезли из России! У меня есть некое снадобье… – Фессалоне сунул руку в тайник
и извлек округлый флакончик: выпуклые бока отливали тусклым золотистым
свечением. – Ты пришла бы в палаццо Анджольери, вылила бы это в серебряный
чеканный кувшин, из которого только и пьет Лоренцо по какому-то там обычаю
своего рода (гостям наливают из других сосудов; пить из этого – привилегия
Байярдо!), и дело было бы через пять минут слажено. Ну а потом… потом пути наши
разойдутся. Ты отправишься в страну медведей и снегов вместе со своей крикливой
близняшкой, а я уйду на покой, куплю себе виллу где-нибудь на юге, может быть,
в Неаполе – там куда теплее, чем здесь! И засяду писать мемуары. Вот о чем я
всегда мечтал: не заботиться о деньгах, всего себя посвятить творчеству.
– Ну а деньги-то откуда взялись бы? – зло спросила Лючия. –
Или это тоже несбыточная мечта?
– Ну почему такая уж несбыточная? – с обидой в голосе
произнес Фессалоне. – За те годы, пока бумаги Байярдо были в моих руках, я
сумел заставить старика Гвидо передать на сохранение третьему лицу – некоей
банкирской конторе в Неаполе – изрядную, очень изрядную сумму. Пока она лежит
себе, на нее начисляются проценты. Но, по моей же указке, в завещании князя
Байярдо появился один хитрый пункт. В случае его смерти и смерти Лоренцо эти
деньги должны быть переданы человеку, который предъявит письма о Фьоре Байярдо.
То есть мне.
– Ну, это тоже сказки! – пренебрежительно фыркнула Лючия. –
Писем-то у тебя нет! Они у Лоренцо!
– А синьор Лоренцо Анджольери, то бишь, Байярдо, покуда жив,
– поддакнул Маттео.
– И ты, Брут! – усмехнулся Бартоломео Фессалоне. – Оба вы –
Фомы неверующие! Обрушились тут на меня, а главное-то позабыли!
– Что же? – спросили хором Лючия и Маттео – и испуганно
отмахнулись от Бартоломео, ибо им на миг почудилось, будто изо рта его
вырвалась не речь или смех, а какой-то страшный, раздирающий уши скрежет.
Но в следующее мгновение они поняли свою ошибку: скрежетала
одна из каменных плит стены, тяжело и неохотно сдвигаясь со своего места,
становясь на ребро и отверзая темную глубь, в которой мерцала вода. Легкая рябь
бежала по волне, и в ней дробился, дрожал свет полной луны, одевшей Венецию
призрачным серебристым покрывалом. Скрежетала эта благословенная плита, а
Фессалоне хохотал:
– Вы забыли, что последнее желание приговоренных к смерти
должно быть исполнено! Да будет благословен строитель, снабдивший этот подвал
тайными выходами в потолке, стене и даже в полу. Ну, сквозь пол мы провалимся
как-нибудь в другой раз, а пока пройдем сквозь стену. Надеюсь, ты умеешь
плавать, дитя мое?
Лючия зачарованно кивнула, вряд ли слыша, что он говорит.
Она была так потрясена, что словно бы в столбняк впала. Мелькнула одна мысль:
«Я снова увижу Андрея!» – и растворилась в блаженной пустоте, воцарившейся в ее
голове. Она неотрывно глядела на колокольню Святого Марка, вздымавшуюся к
черному небу, словно серебряный перст. Чудилось, это указующий перст Рока, и
если следовать ему, откроешь путь к счастью!
Что-то холодное оказалось в ее руке. Взглянула – тот самый
флакончик, который Фессалоне недавно достал из тайника. В этом флаконе – смерть
Лоренцо. Спасение сестры. И, может быть, счастье с Андреем!
