— Дуриком пойдем, — предложил вездесущий Тибур. Остряку перебило спину, и теперь злого как черт разведчика таскал на себе Самсон. Он был готов сгинуть вместе с другом, но не бросал его. — Надо туда попасть под самый прорыв, тогда по башке меньше достанется.
— И лучше голову прикрыть чем-нибудь, — я попытался поддеть серого от боли парня, но он лишь посмотрел на меня безумными глазами и захихикал:
— Док, это точно! «Броню» надо захватить. Самую паршивую! Танки пожгли, так бронетранспортеры же пока еще остались. Хапнуть один, и с комфортом домчаться. А потом своих предупредить, чтобы не прикончили, и ждать эвакуации. Попробуй минометом броню сковырнуть, как же. Это все лучше, чем голой ж…пой сверкать на холме, по которому станут лупить уроды с двух сторон.
— С двух? — я соображал с трудом, пытаясь догнать скачущие блохами мысли.
— А ты что думаешь, док, наши артиллеристы и авиация сплошь снайперы? Ха, сейчас! Не волнуйся, они еще навтыкают нам пострашнее, чем все наемники, вместе взятые… Но на «броне» мы еще не катались, это факт. Обычно тихо-тихо, как мыши. А тут — пробиться к моменту прорыва, прикрыть своих огнем и с победой домой… Шикарно мыслишь, док.
Я лишь скривился и попытался свернуться калачиком, чтобы поберечь ноющий бок. Раз парни принимают меня за гения и приписывают чужие идеи — пусть будет так. Лишь бы выбраться из этого гниющего ада. Хотя бы по частям…
* * *
Убил бы того, кто придумал марш-броски. Особенно — ночные. Когда крохотный прибор ночного видения на полусдохших батарейках больше искажает окружающий мир, чем показывает спину впереди бегущего. Когда дыхалка сдохла «еще вчера», а второе и третье дыхание исчерпаны до донышка. Когда ноги переставляешь уже механически, хлюпая болотной жижей, и двигаешься даже не на остатках злости или упрямства, а уже по привычке, вбитой долгими тренировками. Привычка выживать, привычка бежать, хрипя в затылок мутной тени перед тобой. Вперед, навстречу неизвестности. И шкурно радуясь, что по спине колотит лишь пустой рюкзак с остатками инструментов и еле живым хирургическим диагностом, а парням приходится тащить на себе оружие и раненных. Я бы так не смог… Смог… Не смог…
Тройка разведчиков выдвинулась перед нами и подготовила позиции для лежки. Когда мы доковыляли до опаленных огнем кустов, наши «глаза и уши» уже вовсю высматривали подходящий транспорт. А еще через несколько минут ротный закрыл глаза умершему связисту и тихо скомандовал:
— Выдвигаемся, мужики. Время поджимает, через полчаса артподготовка. Если не успеем — свои же на подходах к точке накроют. Позывные мы получили, остальное — как повезет. Пошли…
* * *
Мы «на зубах» продрались к намеченному бронетранспортеру, потеряв разведку и остатки четвертого взвода. Не знаю, сколько наемников положил Самсон, израсходовавший остатки боеприпасов к пулемету, но в залитое чужой кровью бронированное нутро мы забились практически «голые», с пустыми магазинами. Туда же, до кучи, влепили осколочную гранату из подствольника, напутствовав нас в добрый путь. И до точки прорыва я лишь успевал штопать ребят, подпрыгивая на ухабах и матерясь при каждом ударе в керамические плитки активной защиты захваченного драндулета. Уже на простреливаемом со всех сторон холме, ротный с Самсоном выволок из дымящейся железки контуженых бойцов и свалил в ближайшей воронке. Чуть позже здесь же пристроили Тибура, сунув ему в руки снятый с бронетранспортера пулемет. Само транспортное средство служило отличной мишенью для озверевших от артналета наемников. И пока они практиковались в уничтожении пустой жестянки, мы закапывались в землю и молились на обещанную группу прорыва. Вокруг собрались жалкие остатки десанта, что сумели к часу «Х» прорваться в указанную точку, скупым огнем огрызаясь на наседавших врагов. Те бравые парни со стальными яй…ми, кто умирал в джунглях долгий месяц, чтобы выиграть время регулярным частям на передислокацию и создание огневого мешка. Кто дожил до этой минуты, чтобы под шквальным минометным обстрелом и пулеметным огнем ждать своих, кто должен был прийти. И кто умирал, не дождавшись буквально несколько секунд. Сводная бригада войск специального назначения и усиленная десантно-штурмовая группа. «Мусор» из проблемных кварталов.
Прошедшие на высоте штурмовики вывалили тонны взрывчатки по периметру холма, заставив наемников отступить и чуть ослабить огонь. Воспользовавшись этой заминкой, на наши головы свалились транспортники, на откинутых рампах которых стояли безбашенные сержанты, подгоняя нас криками:
— Бегом, бегом, уроды! Пока не сбили всех, бегом!
Первая строчка разрывов мин прошла с недолетом, лишь окатив нас комьями земли и жаром сгоревшей взрывчатки. Я волок хрипящего Тибура, поймавшего где-то шальной осколок, а за мной топал Самсон, взваливший на себя потерявшего сознание капитана. И уже когда я вскочил на гремящий под сапогами металл, вторая серия разрывов догнала нас. В многострадальный левый бок сильно ударило, и меня просто забросило внутрь вместе с залитым кровью разведчиком, приложив головой о стальной борт. Сползая по стенке вниз, я ощущал, как заваливается на бок окружающий меня мир, но почему-то было все равно. Мы вырвались, как сумели. Вырвались, забрав на борт всех увечных и небоеспособных. А дальше пусть болит голова у «летунов», как нам убраться из этого ада. Пусть болит голова у них, а я полежу. Пусть болит. Пусть…
14. Жестяные солдатики
Ненавижу капельницу. Висит мутная кишка у тебя перед глазами, и из нее садистки ме-е-е-едленно капает жидкость. Шлеп-шлеп, минута прочь, шлеп-шлеп, можно звать сестру и проситься на «утку». Удивительно, как постельный режим сближает бывшего доктора с пациентами. Начинаешь понимать, за что тебя ненавидели, а за что готовы были расцеловать. Например, за бесконечные капельницы и перевязки я готов удавить кого-нибудь, или удавиться сам. А с милым пастором, который заходит вечером с коробкой кексов поиграть в шахматы — мы отлично ладим и даже не ругаемся, когда он пытается обсуждать политику.
Но в целом с политикой сложно. Первым делом, что я услышал от молоденькой медсестрички, когда пришел в себя в палате, было:
— Господин лейтенант, а вы действительно из спецназа, кто воевал в Либертаде?
— Да, — просипел я, пытаясь осознать, где нахожусь, и что со мной происходит.
— Но как можно было убивать мирное население, которое выбрало демократическое правительство?! — возмутилось воздушное создание, бодро ворочая мое деревянное тело на каталке. — Почему вы поехали туда? Ведь набирали лишь добровольцев!
— Не знаю, — только и смог пробормотать в ответ, щуря глаза от яркого света. — Я не силен в политике.
— Это прописные истины, известные ребенку! — отвергло мой беспомощный лепет подросшее политически грамотное поколение и припечатало напоследок: — Мясник!
Так я узнал, что, потерпев поражение на военном фронте, представители корпораций профинансировали разномастную оппозицию, и теперь старательно вытирали ноги о хунту в расплодившихся газетах, электронных системах развлечений и среди вечно недовольного окружающим миром студенчества. И пока генералы закрывали один вонючий газетный листок, десять новых издевались над их неуклюжестью и топорными методами работы. Недофинансированная за этот год полиция лишь изображала видимость работы, предоставив возможность воякам самостоятельно разгребать свое и чужое дерьмо. А нам, доставленным кусками в материковые госпитали, предстояло в полной мере услышать про себя, и про войну, в которой мы участвовали.
