— Нет. — Сухие губы дрогнули в мечтательной улыбке. — Он был
чужеземец: наверное, франк или португал — этого я так и не узнала. Едва лишь
смертный насладился богиней, он больше не нужен детям Луны. Нас разлучили — как
и тебя с твоей Чандрой. Аруса, на свое несчастье, не забыл той ночи на острове
и начал искать меня. Нашел… но в это время лукавые боги подали детям Луны
ложное знамение. Они были уверены в том, что я зачала дочь, Великую богиню, — и
убили Арусу.
Однако… однако я же говорила, что знамение было ложным. Я
родила сына! И он стал позднее верховным жрецом детей Луны и вечным
возлюбленным богини… о, только в сердце своем.
— Как Нараян, — злобно пробормотал Василий. — Он ведь тоже
верховный жрец и вечный… в сердце своем…
Он осекся. Что-то дрогнуло в блеклых глазах Кангалиммы, и
Василий отшатнулся, словно ледяное дыхание времени коснулось его лица.
— Ты хочешь сказать, — шепнул он потрясение, — ты хочешь
сказать… Нараян? Твой сын — Нараян?! Но ведь… о господи, он совсем молод!
— Я говорила, что Нараян владеет прокамией. Это способность
останавливать руку времени, сохранять юношескую наружность в продолжение
долгого, почти невероятно долгого времени.
— Но у него черные глаза и волосы черные, — беспомощно
шепнул Василий, уже заведомо зная ответ: «Он способен оставлять свое тело и
переходить в другое».
— Да, — кивнула Кангалимма. — Все это так.
— Значит, Нараян твой сын, — пробормотал Василий. — И ты — о
господи! — ты помогаешь мне, чужому, иноземцу, против собственного сына? Против
верховного жреца той богини, которой некогда была ты?!
— Вечно служение богине! — провозгласила Кангалимма. — Но я
пережила свое время, и в сердце моем угас жертвенный огонь. Однако теперь моим
очам открылось многое… слишком многое! Между тобою и Нараяном стоит не
луноликая Чандра: между вами стоит земная женщина со светлыми волосами и
светлыми глазами, которые властвуют над вашими сердцами. Я видела ее. Я была… я
была такой же! И сейчас я думаю не о тебе, не о Нараяне — я думаю о ней. Я
чувствую ту боль, которая изнуряет ее сердце, — ведь я испытала эту боль!
Она не знает, где ты, жив ли ты — или все предсказание
старой колдуньи о смерти в один день были только словесной шелухой. А дочь,
которую носит она во чреве своем, — для нее лишь источник скорби… Только во имя
ее спасения я готова сказать: пусть она избегнет зла, как желающий жить — яда.
Пусть удача, этот страж твоего дыхания, бодрствует денно и нощно!..
— Василий! — раздался зычный оклик, и, обернувшись, тот
увидел Бушуева, выползшего на край оврага. — Что за притча?! Мне почудилось или
впрямь мелькнула тут проклятая колдунья? Ах, старая ведьма! Наши молодцы все в
лежку легли со страху перед ней. Ну, ее счастье, что она здесь и мига не
задержалась, не то я крепко потрепал бы ее, даром что она мне в бабушки
годится.
«И мига не задержалась?!»
Василий оглянулся. Он стоял один на краю обрыва, и лишь
белые прозрачные цветы колыхались там, где только что стояла Кангалимма. И,
чудилось, реяло, все еще реяло в воздухе эхо:
«Отыщи же, странник, бамбук, под луною поющий…»
Глава 25
Бамбук, под луною поющий
— Ты можешь быть спокойна: боги отомстили за твои страдания.
Англичанам удалось узнать, что многие без вести пропавшие чиновники Ост-Индской
компании нашли смерть во дворце магараджи Такура, этого прихвостня Кали, или
были убиты в пути его погонщиками. Когда эти вести дошли до Великого Могола
[34], он не захотел портить отношений с английским магараджею-кингом и выдал им
бывшего владыку Такура.
Нараян умолк — и Варенька ощутила его испытующий взгляд, но
не повернулась поглядеть на него или как-то показать, что слышала его слова.
Тогда Нараян заговорил снова:
— Тхаги-душители, замышлявшие убийство твое и твоих спутников,
погибли. Узнав, что их приговорили к повешению за многочисленные убийства, они
умолили судей позволить им прекратить течение своих жизней самим. Обвязали себе
шеи одной длинной и толстой веревкой и по знаку старшего бросились в разные
стороны. Через несколько мгновений все двадцать лежали мертвыми. С ними был и
магараджа. Монотонный, однообразный голос умолк. Могло показаться, будто Нараян
совершенно равнодушен к тому, о чем говорит, и к тому, слушает ли его кто-то,
однако когда Варенька слегка повернула голову, то встретила его пристальный
взгляд.
Интересно, что он хотел отыскать в ее лице? Удовлетворенную
жажду мести? Злорадство? Какая глупость!
Она пожала плечами и равнодушно произнесла:
— А что мне до этого? Ты можешь радоваться, будто Индра,
поразивший змееподобного и зверообразного Арбуду. Ты топчешь его ногой, ты
поражаешь его, ты пронзаешь его льдиной, разбиваешь ему голову, выпускаешь ему
кровь! Ты восторжествовал над своим врагом! А я… что мне до всего этого? Только
то, что скоро настанет и мой черед сделаться твоей жертвой.
Почудилось ей или Нараян слегка отпрянул, будто эти слова
хлестнули его по лицу? Но голос его звучал по-прежнему спокойно и безучастно:
— Брама создал смерть, чтобы людям не было тесно на земле, и
каждый в свой черед должен уступить место другому.
— Вот именно — в свой черед! — горько улыбнулась Варенька. —
Но почему же эту пору мне определил ты?!
— Не я, — резко качнул головой Нараян. — Не я! Это… служение
богине. Это твоя Карма, прекрасная, луноликая Чандра, и ты должна смириться.
— Ты выдумал меня! — с ненавистью выговорила Варя. — Выдумал
Чандру, эту богиню! Подобно тому, как апсара Урваши родилась из воображения
Брамы, ты создал Чандру своим воображением. Но ты слишком много принял на себя,
Нараян. Ты возомнил себя равным небесным богам, если взял на себя смелость
определять людям час рождения и час смерти! За это ты будешь наказан — помяни
мое слово. Потому что не сгинут бесследно те проклятия, которые я призываю на
твою голову, и ненависть моя раздавит тебя — рано или поздно.
Я желаю тебе отправиться в ад — и как можно скорее, пусть
одни только злобные демоны окружают тебя!
