Пожелав серому великану удачи, Василий канул в лес, не
удержавшись и дав пинка тому самому факиру, который восседал на жердочке в позе
невозмутимого Вишну, — почему-то он раздражал Василия больше других. Факир
рухнул навзничь, не изменив положения сплетенных рук и ног, и Василий ощутил,
что на душе странным образом стало легче. «Когда факир находится в состоянии
транса, — помнится, говорил Нараян, — его можно разбить на куски, и он не
почувствует боли».
— Ништо, голубчик, в случае чего наш приятель склеит тебя
заново! — пробормотал он — и канул в зеленую, влажную, кричащую на разные
голоса, рычащую, шелестящую листвой страну джунглей.
Василий больше не оглядывался — времени не было.
До темноты он должен был оказаться в Мертвом городе. Ничего,
если даже придется в нем заночевать: с тем арсеналом ему не будут страшны ни
шакалы, ни даже тигры. Тем более когда он отыщет чакру, этот чудесный по своей
убийственной силе метательный круг. Ну а если очень повезет, он успеет уйти из
Мертвого города до полуночи. Только надо спешить — и не оглядываться!
Даже если Василий и оглядывался бы, он все равно ничего бы
не увидел позади: слишком плотной стеной стояли джунгли. А жаль, как жаль, что
его взгляд не умел проницать пространство!
Он увидел бы избитого, чуть живого Нараяна, которого уже не
держали ноги — да это и не нужно было, потому что его держали веревки, которыми
он намертво был притянут к стволу дуба. На путы Бушуев и Реджинальд не пожалели
своих рубах и теперь были слишком упоены победой над злодеем, чтобы ощущать,
как жадно липнет тропическое солнце к их плечам, спинам и животам. Они были
просто пьяны от удачи! И еще больше опьяняло их желание расправиться с коварным
индусом как можно изощреннее. Пятьсот ударов тростью по пяткам казались
Реджинальду хорошим началом. Бушуев очень кстати припомнил законы милого его
сердцу Кашмира: пойманному в первый раз злодею отрубают правую руку, ну а
попадется вторично, разрезают ему брюхо и, взвалив на верблюда, показывают
народу на базаре; когда же умрет злодей, его труп подвешивают на веревке под
мост, и хищные птицы, любительницы падали, могут расклевывать поганое мясо,
сколько им заблагорассудится. Загвоздка состояла лишь в одном: ни трости (бить
по пяткам), ни топора (руку злодею рубить), ни ножа (брюхо, ему вспарывать), ни
верблюда (возить на нем Нараяна), ни веревки (чтобы привешивать), ни моста
(привешивать к коему) у них не было. Не было также и зрителей, которым
предстояло увидеть Нараяна со вспоротым нутром, лежащего на верблюде.
И не было Василия…
Его исчезновение повергло обоих несостоявшихся палачей в
недолгий столбняк, из которого они вышли с готовым решением: если Василий решил
в одиночку спасать жену, это его супружеское право. Однако отеческое право
Бушуева — разыскивать и спасать свою дочь. Реджинальд клялся помотать — и сам
собою, и силами Ост-Индской компании; кроме этого, стройные ряды
добровольцев-бхилли маршировали в его воображении.
Непонятно было только, откуда начинать марш, а потому Бушуев
и Реджинальд порешили воротиться в Беназир и первым делом просить помощи у
своего общего друга магараджи Такура.
Судьба Нараяна их более не волновала, а потому они поспешно
пустились в обратный путь, уповая, что к утру шакалы ничего не оставят от
предателя.
Оба с наслаждением потоптались по святилищу Кангалиммы,
причем Бушуев мужественно переносил боль в ногах… сказать правду, о на
уменьшалась с каждой минутою; а потом, полюбовавшись валявшимся на земле
факиром, мстительно сбили обоих оставшихся: стоящего на голове и изогнутого
дугой. Вслед за этим они углубились в джунгли, скрылись за их зеленой стеной… а
поскольку они не обладали способностью проницать взором стены, то не увидели,
как полумертвый Нараян вдруг вскинул голову.
Его затуманенные глаза прояснились и устремились на солнце.
У индуса был взор орла, который бестрепетно встретил огненный взор светила.
Какое-то время Нараян и Сурья мерились взглядами, и вскоре черные матовые глаза
приобрели цвет ярого пламени, а на губах Нараяна появилась предерзкая усмешка.
Он глубоко вздохнул — и вдруг мощные мышцы, взбугрившиеся на его теле и
внушавшие победившим индуса Реджинальду и Бушуеву законную гордость своею
победою: вот, мол, какого богатыря они одолели! — вдруг эти твердокаменные
мышцы опустились и ослабели. Нараян словно бы похудел на глазах и даже как бы
стал меньше ростом.
И веревочные петли, предназначенные для того, чтобы сковать
движения могучего тела, словно в удивлении, опали и сползли по стройному,
худощавому стану Нараяна, который с облегчением потянулся и, отведя глаза от
солнца, отошел от дерева — «словно бык, разорвав на себе путы, растоптав их,
будто слон — лианы», как сказал бы поэт. Подобрал с травы свой тюрбан и обернул
им голову, не забыв поднять и павлинье перо, валявшееся там же. Рядом обвилась
вокруг травинки забытая голубая ленточка… и ни Бушуев, ни Реджинальд, ни,
разумеется, Василий не могли видеть, как Нараян на мгновение прижал ее к губам.
Глава 19
Ожерелье Кангалиммы
Он нагрузился в Мертвом городе так, что едва мог идти. Ножи,
кинжалы, две сабли, вагхнак, табар с блестящим лезвием. И чакру отыскал. Она
была прилажена, как и следует быть, к чалме: железный обруч вроде козырька,
такой остро отточенный, что Василию чудилось, самый воздух вокруг него
распадается, разрезанный на куски. К своему изумлению, он нашел не только
древнее кремневое ружье кайдук с треногою (взял бы с собою на всякий случай, да
слишком было тяжело), но даже фугетту, на которую долго смотрел, глазам своим
не веря.
В самом деле, было о чем подумать! Англичане вроде как
уверены, что фугетту именно они дали индусам, — во всяком случае, она была на
вооружении у сипаев и в других войсках, служивших у англичан. Однако как эта
взрывающаяся штука, начиненная порохом, которая, будучи подожжена и брошена в
неприятеля, летит, калеча и убивая, наводя страх, — как эта штука попала в
город, который мертв уже более трехсот лет? Наверное, это все же португальское
оружие — даже не французское, а именно португальское, и лежит оно именно с тех
пор, как португальцы еще в XIII веке появились в Индостане. Да, умоется
Реджинальд, когда Василий ему расскажет: так, мол, и так… Жаль, что нельзя
взять с собою фугетту: порох отсырел, превратился в камень.
Да и бог с ним. Оружие хорошее, только очень шумное.
А Василий должен прийти тихо…
