Хмель свободы, которая показалась вдруг такой досягаемой,
ударил ей в голову! Она почти уверила себя, что пояс стражника будет
просто-таки увешан всевозможными ключами, которые отворят все решетки, отомкнут
все запоры… И осталось самое малое: сговориться о побеге с соседкою.
Поэтому Варенька уселась вплотную к решетке и, прижавшись к
ней лицом, пристально уставилась на скомканную женскую фигуру в углу, всем
сердцем торопя ее пробуждение.
Солнечный квадрат на полу сместился на самую чуточку: то
есть прошло не больше часу, хотя Вареньке казалось, будто минуло ужасно,
непоправимо много времени, прежде чем бесформенная груда в углу начала оживать.
Сперва раздался едва слышный стон… затем тихое лязганье: это
женщина шевельнула рукой, затем оковы зазвенели громче: она попыталась сесть.
Кое-как, опираясь на стену, утвердилась в этой позе и
принялась подносить к глазам то одну, то другую руку, тупо рассматривая оковы и
явно не веря тому, что видит.
Хриплый крик вырвался из ее горла — и, внезапно вскочив,
женщина принялась метаться по каморке, то и дело падая, когда ее окорачивала
цепь, не дававшая дальше двух шагов отступить от стены, — и опять вскакивая, с
неожиданной силой воздымая связки грохочущих кандалов, ударяя ими в стены.
«Ну, такая одним ударом стражника с ног собьет, — мелькнуло
в голове у Вари. — Она и стены разнесет, если захочет… экая буйная, дикая
ярость!»
И все-таки силы незнакомки имели предел. Изнемогая от
тяжести навьюченных на нее желез, она наконец-то рухнула на колени — и, биясь
лбом в каменный пол, разразилась такими страшными, богохульными проклятиями,
что у Вареньки, жадно ловившей всякое слово, непременно затрепетало бы от ужаса
сердце, когда б оно уже не трепетало от радости: ведь все проклятия незнакомки
были предпосланы магарадже Такура!
Господи, как она только не называла его, как только не
костерила… Он был пометом вонючей драной курицы; он был высохшим калом
паршивого шакала; он был зловонной мочою старого осла; он был дохлым петухом,
оскопленным трехногим мерином; тигром с вывалившимися зубами; слоном без
хобота; дохлым крокодилом; изъеденным проказою парией… но чаще всего среди этих
проклятий, упомнить которые целиком Варенька была просто не способна, чаще
всего среди обличений жадного, распутного, жестокого, сластолюбивого магараджи
повторялись слова «проклятый лжец» и «подлый клятвопреступник».
В конце концов Вареньке удалось понять, что магараджа
приказал этой женщине что-то сделать. Она приказание исполнила, однако
магараджа остался недоволен — недоволен до того, что приказал заковать свою
рабыню в железы и обрек ее на заточение, а может быть, и на смерть.
И Варенька терялась в догадках: что же такое сделала, а
вернее, не сделала эта красивая женщина? Теперь она уже разглядела свою соседку
и не могла не восхищаться роскошными, тяжелыми, гладкими, будто расплавленная
смола, волосами, огромными черными глазами, чувственным алым ртом, точеными
чертами лица — почти совершенно правильного с точки зрения индийского канона.
Воистину, перед нею была одна из тех небесных апсар, которые без труда могли
соблазнить и воина, и труженика, и богатого бездельника, и аскета, и бога.
Каждая линия ее тела дышала назойливой чувственностью, запах пота смешивался с
запахом благовоний, и Варенька вдруг показалась себе такой невзрачной, бледной…
просто-таки серой по сравнению с этой яркой красотою, Что, уязвленная обидным
сравнением, поднялась — и побрела от решетки прочь, в свой угол.
Слезы вдруг подступили к глазам. Поскольку мысли ее все
вертелись вокруг Василия, она вдруг представила его, уже ворвавшегося сюда, в
этот отвратительный зиндан, расшвырявшего стражников, разметавшего стены, двери
— и застывшего на пороге с руками, простертыми к ней, Вареньке. И ей вдруг
вообразился косой, оценивающий взгляд, который Василий бросит сквозь решетку на
«апсару», благоухающую так остро, пряно и призывно, что…
Что могло быть потом, Варенька воображать не стала: грозно
назвала себя дурой, дурищей. Нашла время ревновать!
Варенька улыбнулась пристыженно, оглянувшись на соседку с
видом самым пренебрежительным (волосы у нее слишком черные и какие-то
маслянистые, словно бы давно не мытые, и рот слишком велик, и бедра просто-таки
несоразмерно широки, а ноги, между прочим, коротковаты, щиколотки же толсты и
некрасивы!), — как вдруг наткнулась на ее изумленный взгляд.
Мало сказать — изумленный! Виду незнакомки был совершенно
ошарашенный, словно перед нею была не белая женщина в лохмотьях, а по меньшей
мере… по меньшей мере отвратительная кобра, только что свалившаяся с небес или
просочившаяся сквозь плотно пригнанные плиты пола. Да, лишь на лютую змеищу
можно было смотреть с такой гадливостью! Изумление в глазах узницы резко
сменилось отвращением.
«Может быть, она — браминка, которая боится оскверниться
соседством с иностранкою?» — успела подумать Варенька — и вздрогнула от
неожиданности, потому что незнакомка вдруг… разразилась хохотом.
Но не было веселья в ее смехе: в нем звучала безнадежность,
смирение перед причудами судьбы, которая ввергла эту женщину в узилище вместе с
этой… этой…
Она так и назвала Вареньку: «Эта!» И не было сомнения, что
ненавидит не просто какую-то там чужеземку.
Именно Вареньку, только ее.
— О боги, земные и небесные! — тоскливо пробормотала
незнакомка. — Нет, этого я не заслужила, о нет!
Я готова принять смерть, если такую участь вы приуготовили
мне, но за что, за что мне такая мука? Чем прогневила вас бедная, несчастная
Тамилла, если вы обрекли ее ждать смерти рядом с этой… с этой… О, да лучше я
размозжу себе голову оковами, чем еще раз взгляну в ее мерзкое, ненавистное
лицо!
И, крепко зажмурясь, она воздела руки, как бы намереваясь
обрушить их себе на голову — и тем положить конец своей злосчастной жизни.
— Ради бога! — оскорбление, испуганно вскрикнула Варенька. —
За что ты меня так ненавидишь? Опомнись, ведь мы встретились впервые в жизни.
Ты приняла меня за кого-то другого, перепутала меня с…
Огромные черные глаза распахнулись и полыхнули таким
пламенем злобы, что Варенька осеклась и даже невольно прикрылась ладонью.
" — Перепутала? — прошипела назвавшаяся Тамиллой. —
Приняла за другую?.. Ха-ха-ха! О нет! Я узнала Тебя сразу, с первого же мгновения!
И ты напрасно уверяешь, будто мы встретились впервые в жизни. Мы встречались не
раз и не два… только ты, конечно, не помнишь меня. Ты-то меня не замечала. Что
тебе до какой-то служанки, одной из многих, которые подавали тебе воду, и
хукку, и сладости и стелили тебе постель…
