У себя Мила быстро скинула верхнюю одежду, погасила свет и легла на кушетку. Спать не хотелось, но она знала, что нужно – вечером она должна быть отдохнувшей и сосредоточенной. Быть может, и правда удастся спасти хотя бы Алехина.
Если бы десять лет назад ей сказали, какую жизнь она будет вести сейчас, начальник хирургического отделения Санкт-Петербургского онкологического исследовательского центра только посмеялась бы. У нее было все – прекрасная должность, любимая работа, обожаемый муж, двое детей, старенькая, но бодрая и здоровая мама, хорошая квартира и возможность помогать людям. Три-четыре дня в неделю она проводила в центре, совмещая исследовательскую работу с операциями, день-два – с семьей, а еще двое суток – в муниципальной детской онкологической больнице. О ее второй работе никто не знал, даже муж и дети. Встав пораньше, Мила садилась в машину и ехала на окраину города, где за огромной помойкой ютилось старое пятиэтажное здание. Выйдя из автомобиля, она со всей возможной осторожностью вынимала из багажника контейнер с лекарствами, украденными в центре, и шла спасать тех, за чью жизнь не платили десятки тысяч евро, но кто заслуживал жизни ничуть не в меньшей степени. Иногда ей казалось, что даже в большей.
Гром грянул в две тысячи шестьдесят пятом.
Оставив машину на парковке, она шла к дому. Сегодня выдался тяжелый день, с раннего утра и до вечера Мила провела в лаборатории, а когда она уже собиралась ехать домой, ей позвонил ее коллега из детской больницы и сказал, что срочно требуется ее присутствие. Едва не попав в аварию и нарушив по пути половину правил дорожного движения, Мила примчалась в больницу, на бегу надевая халат, бросилась в операционную, боясь опоздать… Когда она подходила к своей парадной, стрелки часов показывали без четверти три. Смертельно уставшая, женщина не заметила двух человек на скамейке возле двери, и когда один из них заговорил, она вздрогнула и чуть не бросилась бежать – все же двойная жизнь прививала паранойю.
– Вы – Мила Леонидовна Жемчугова? – спокойно спросил мужчина лет сорока, обладатель совершенно незапоминающейся внешности и темного костюма неопределенного цвета.
– Да, но в чем…
– Пожалуйста, следуйте за нами. Вам не причинят вреда, если вы не станете сопротивляться.
– Кто вы такие? – Голос задрожал от страха.
– Нас послал Виктор Павлович Лейконский. Ему нужно с вами поговорить.
Услышав имя директора центра, Мила чуть успокоилась.
– Вы знаете, который час? Почему он не мог вызвать меня днем, когда я на работе?
– Пожалуйста, садитесь в машину и ни о чем не спрашивайте. Виктор Павлович все вам объяснит.
Виктор Павлович и правда объяснил. Очень коротко и доходчиво. Поздоровавшись с вошедшей, он сразу протянул ей средней толщины папку. Мила взглянула на первые же бумаги – и упала в кресло, держась за сердце. Это были отчеты людей, следивших за ней в течение двух месяцев. Где и с кем была, во сколько приехала, во сколько уехала, кого оперировала, сколько времени провела в бесплатной больнице… сколько и каких препаратов вывезла из центра.
– Вы ведь понимаете, что это ваш приговор? – спросил Виктор Павлович, отпоив Милу успокоительным. – Факта кражи и последующей перепродажи лекарств достаточно, чтобы как минимум со скандалом вышвырнуть вас из центра, лишив всех научных степеней и обеспечив волчий билет – после такого увольнения ни одна уважающая себя медицинская организация не возьмет вас на работу даже уборщицей.
– Я не продавала лекарства… – пролепетала сквозь слезы Мила. – Я просто хотела помочь детям…
– Это вы будете на суде рассказывать и доказывать. Если, конечно, мы не сможем договориться по-хорошему.
– Чего вы хотите? – В этот момент ей казалось, что она готова на все.
– Взаимовыгодного сотрудничества, только и всего. Я согласен уничтожить папку и никогда более не вспоминать об этом инциденте, больше того – не стану вам препятствовать в вашей деятельности, вне зависимости от того, чем она продиктована, нелепой благотворительностью, в которую я не верю, или же вполне понятным желанием заработать побольше. Вы же…
Мила слушала Лейконского, с каждым его словом холодея от ужаса и твердя себе, что это просто дурной сон, что она проснется и все это кончится, она спокойно пойдет на работу, а через пару дней кошмар вовсе сотрется из памяти. Но Виктор Павлович все говорил, а Мила все не просыпалась.
– Дети в этой бесплатной больнице никому не нужны. Их родители не могут даже оплатить им достойное лечение, и как бы ни старались энтузиасты – этих детей не спасти. Нет лекарств, нет оборудования, нет нормальных врачей – ничего нет. Они заранее обречены. В нашей же клинике лежат детишки из нормальных состоятельных семей, и их родители готовы платить большие деньги за спасение своих отпрысков. То, что я говорю, может показаться дикостью, но подумайте сами – вы будете заниматься все тем же, чем и раньше, только получать за это куда большие деньги. Все, что от вас требуется, это забирать здоровые органы ненужных детей и пересаживать их нужным.
У нее началась истерика. Мила кричала, отталкивала пытавшегося вколоть ей сильное успокоительное Лейконского, грозила судом… в конце концов Виктору Павловичу удалось сделать инъекцию. Спустя десять минут Жемчугова, отупевшая от препарата и страха, сидела все в том же кресле, а директор центра снова говорил:
– Я предлагаю один раз, Мила Леонидовна. Я не прошу вас дать ответ прямо сейчас – вы можете подумать до завтра и решить. Предложение очень щедрое, я вас уверяю. Вы получите хорошие деньги, спасете жизни – ну а дети из бесплатной больницы, они все равно обречены. Даже если случится чудо и они выживут сейчас – подорванное лекарствами и химиотерапией здоровье, жестокая жизнь, полуголодное существование, которое влачат их нищие родители… Эти дети все равно умрут. Так пусть их смерть послужит кому-то на пользу. Это ваш звездный час, Мила Леонидовна, это ваш шанс – так не упустите же его! Скандальное увольнение – или же работа, которая обеспечит вам безбедную жизнь?
Ее уволили через два дня. В суд Лейконский подавать не стал, только потребовал, чтобы воровку лишили ученых степеней и чтобы она вернула центру стоимость украденных лекарств. Сумма была астрономическая. Миле пришлось обменять просторную четырехкомнатную квартиру на Петроградке, доставшуюся по наследству от деда, на трехкомнатную халупу в панельном доме на окраине, чтобы выплатить долг. Она начала пить, много пить, муж подал на развод и быстро добился своего – забрал детей и заставил вновь разменять квартиру, выменяв себе и детям довольно приличную двухкомнатную, а бывшей жене и ее матери – комнату в коммуналке. Жемчугова несколько раз бросала пить, пыталась устроиться на работу – но Виктор Павлович выполнил свою угрозу: ее не брали даже медицинской сестрой. Перебиваясь случайными заработками – то уборщицей, то посудомойкой, то домработницей, – она кое-как выживала в течение двух лет. Потом умерла мама – тихо и быстро, и Мила окончательно утратила волю к жизни. А еще через полгода встретила Николая Андреевича, с которым работала в бесплатной больнице. Видя плачевное состояние старой знакомой, он привел ее в дешевое кафе, накормил, категорически отказавшись покупать спиртное, и выслушал ее историю. А потом предложил работать в их больнице. И Мила согласилась.
