– Спасибо! – торопливо сказал Бирский и слез с прицепа.
Фермер внимательно, с крестьянской хитринкой, оглядел обоих и проговорил:
– Это, конечно, не мое дело, но не бежите ли от кого? Не от полицаев?
– От эрвистов! – вздохнул Михаил и сам не зная, почему вдруг признался.
– Во как… – протянул фермер уважительно.
Задумавшись, он поскрёб небритый подбородок и сказал:
– Вы вот что… Идите во-он по той дороге, до первого поворота. Увидите лесополосу – проходите её и очутитесь как бы в проезде. Так – по эту сторону лесополоса, по ту – свалка. Там Петрович живет, он вам помочь сможет…
– Это сторож? – уточнил Бирский.
– Не… Бомж. Скажете, Вася послал. Ну, удачи!
Фермер влез в кабину, пикап затрюхал налево, на ямистую подъездную дорогу, а беглецы пошли, куда сказано.
Глава 21. Рецикл
Лесополоса наличествовала. Миновав её, Михаил выбрался на узкую асфальтированную дорогу, за которой поднимался крутой вал свалки. С неё ощутимо несло, а по краю мусорной осыпи шкандыбал мужичок в джинсах и куртке на голое тело.
– Это не вы – Петрович? – окликнул его Бирский.
Мужичонка струхнул сперва, но убегать не стал. Выпрямился и ответил с достоинством:
– Ну, я…
– А мы от Васи! – объяснил Гоцкало.
– А-а! – потеплел мужичок. – Тогда ладно.
Он спустился и протянул руку:
– Петрович.
Михаил глянул на протянутую руку – вроде чистая – и пожал её. Сергей тоже поручкался.
– Беда или как? – поинтересовался Петрович.
– Беда… – вздохнул Бирский. – ЭрВэ одолевает!
– У-у… Серьезные люди. Пошлите!
Он уверенно повёл своих новых друзей по тропинке, проложенной с краю вала. Отсюда было хорошо видно всё пованивавшее пространство, колоссальный «культурный слой», находка для будущих археологов. Впрочем, вряд ли им что перепадёт – зелёный самоходный комплекс-рециклер вдалеке вгрызался в свалку, как экскаватор в забой.
– Чёртова бандура! – жаловался бомж, кивая на комплекс. – И какая тут может быть уверенность в будущем? Хренов рецикл… Сейчас он хоть стоит, тихо. Четверг же сегодня? Ну вот! Сюда техники каждый божий день приезжают, тестируют эту самоходку, а по четвергам профилактику делают. Хоть бы эта дура железная на мину наехала…
Бирский кивал только в унисон переживаниям Петровича и глядел под ноги. И что только не давили его подошвы… Сплющенные пластмассовые ящики, строительный мусор, рваньё какое-то, обрывки газет, увядшие огрызки яблок, ореховую скорлупу, помятые корпуса мониторов, битый кирпич, крошеное стекло…
– Добро пожаловать! – сказал Петрович и спустился в воронку. Осыпь из золы была хорошо утрамбована, а из противоположного склона выпирала кубатура с дверью.
– Вот здесь я и живу, – сказал бомж, отворяя дверь. – Тут кузов лежал, я его поднастроил, перекрыл поверху… Печку поставил, то-сё… Заходите!
Внутри было темно, но хозяин включил свет. Жёлтая лампочка осветила пару диванов, книжный шкаф, телевизор на тумбе. Посерёдке стояла буржуйка, обложенная кирпичами.
– У вас и свет есть! – удивился Гоцкало.
– А то! – гордо сказал Петрович. – Что ж мы, уже не люди? От аккумуляторов запитал, на неделю хватает… По телику я только новости смотрю, а читать лучше на свежем воздухе…
Михаил плюхнулся на диван и сказал, отпыхиваясь:
– Ну, насчет свежести я бы ещё поспорил…
– Проспорили бы! – жизнерадостно сказал отверженный. – Это летом вонь, а зимой тут благодать! Тишина такая… Аж звенит! И воздух живой, морозный…
– А не мёрзнете? – поинтересовался Сергей.
– Ха! А это как летом поработаешь, как дровами запасёшься. Вон, сосед был у меня, Санька. Поленился, дурак, деревяшек насобирать, напился один раз и замёрз! Да и гниль же со всех сторон – разлагается, греет стены…
– А не страшно тут жить? – спросил Бирский.
– Не-е… – зажмурился Петрович. – Здеся спокойно… Вон, куда вы прибежали? К Петровичу! Какой дурак на помойку сунется? А мы к ней привычные, живём с неё, родимой, одевает она нас и обувает, кормит и поит! Вона, джинсики эти – хороши?
– Нормальная джинса… – сказал Гоцкало.
– Во! В ста метрах отсюда нашёл. У них, глянь сюды, лейбл вверх ногами пришит. И всё! На помойку. И телик этот целый совсем, просто немодный, стереоскопическую программу не принимает. А на черта она мне? – Бомж сощурился. – Я смотрю, вы подумали, будто я с этой помойки питаюсь? Жру отбросы, и всё такое?
– Да что вы! – воспротивился Михаил.
А Петрович погрустнел.
– Погано иногда делается… – вздохнул он. – У меня ж два высших образования за душой, и всё у меня было как у людей – и квартира, и машина, и туры по Европам… И вот финиш, да?
– А почему вы не вернётесь… – начал Бирский.
– …в Большой Мир? – улыбнулся бомж. – А на хрен он мне сдался? Приходили тут уже, вели разговоры – вот, дескать, и на работу вас устроим, и жильё какое-никакое сообразим… Ну и что это будет? Отработаю я смену, приду домой, опрокину стаканчик и на боковую? Так все эти радости у меня и сейчас есть! Мы ж тут работаем – банки собираем, склянки, шмотьё всякое… И сдаём. А старший нам деньгу отстёгивает… Только здесь я свободнее, чем в городе. У меня есть всё, что нужно для жизни – дом, еда, одежда. Кто-то гонится за удачей, ну и пусть его. Назовёт такой меня бичарой-неудачником, а я усмехнусь только – жизни ведь нам отмерено поровну, что ему, успешному, что мне, бичаре! Вот только я живу, проживаю каждый день отпущенного мне срока, а тот всё только готовится жить! Вот, думает, дом куплю, бизнесом обзаведусь, карьеру сделаю, и вот тогда… А тогда – гроб с музыкой! Ну ладно, разговорился я что-то… Отдыхайте, я пока свой обход сделаю, гляну, что там сегодня повыбрасывали…
Бомж ушел, и Бирский, привыкая к тишине и ароматам, расслабился. Гоцкало открыл парочку термоконсервов, и они поели. Баночка кваса на двоих завершила трапезу.
Внезапный грохот пинаемой двери разрушил тишину, возвращая к грубой и некрасивой реальности. В комнату ворвался Петрович, бледный, с красной полосой через всё лицо.
– ЭрВэ! – выдохнул он. – Васька, гад, сдал, наверное. Бегите!
Михаил подхватил термос с гель-кристаллами, Сергей – рюкзак, и они выскочили наружу.
– На западную сторону бегите! – надрывался бомж. – Туда!
Вдруг его тело выгнуло, три или четыре пули продырявили спину Петровича насквозь и выбили из груди фонтанчики крови. Бирский на секунду задержался, чтобы досмотреть смерть человека, и рванул, куда тот указывал при жизни.
С гребня вала стали видны многочисленные фигуры в шлемах и комбезах, взбегавшие на верх свалки.
