Жара спадала, но было еще душно. Пахло полынью-чернобыльником и чуть-чуть шалфеем. «Ну и где эта школа? — нервничал Антон. — Пора бы уж появиться. А это не к ней ли?..»
Замигали впереди сигнальные световые столбы, и Родин свернул на узкую дорогу к уездному учебному центру. У школьного парка жались, поближе к деревьям, каплевидные геликоптеры. На обширной бетонированной площадке, уставленной пустыми атомокарами, не нашлось ни одного свободного места, и запыленный, зачуханный «гепард» с царапаньем и треском врюхался в заросли колючей груши. Приехали. Крутившийся поблизости кибердворник с энтузиазмом застрекотал и бросился мыть и чистить грязную машину, скрести ее, протирать и наводить глянец.
«Совсем как я, — усмехнулся Антон, — сидит и ждет, пока работа сама к нему явится…»
Вымотанный гонкой по жаре, щуря уставшие глаза, он с наслаждением окунулся в прохладную, пятнистую от солнца тень аллеи. Желтая ровная дорожка повела его через каштановую рощу, мимо стеклянных спален и пестрых коттеджей, мимо прозрачного голубого бассейна с вышкой для прыжков, мимо мастерских, мимо вишневого сада, где Антон впервые увидел детей — очень аккуратные, очень прилежные, мальчики и девочки сидели за партами, расставленными прямо под деревьями, и писали в своих тетрадках, а молоденькая воспитательница ходила от одного к другому и что-то объясняла вполголоса.
— Извините, а вы к кому, сударь?.. — спросил Родина серьезный детский голос. Антон обернулся. На него строго и пытливо смотрел отрок в коротких штанах и в летней рубашке из микросетки. «Типичный инкубаторский», — подумал Антон. Умное, воспитанное дитя. Опрятное и без комплексов. В его возрасте Антон и иже с ним ходили «бить инкубаторских» — отказников из школы-интерната на Богополе. Сколько жестокости было в тех драках на чопорных, подстриженных, причесанных, шампунем мытых улицах! Сколько ярости! И никакого смысла. Ни малейшего! И интернатовские всегда давали сдачи. Теперь они поднимают вечную мерзлоту, водят громадные планетолеты, осваивают абиссаль. Или заняты еще каким-нибудь делом, тоже большим и важным. Все они стали кем-то…
— Ты дежурный? — спросил Антон.
Мальчик кивнул.
— Мне нужен учитель Строев, — объяснил Родин, озираясь. — Он вообше-то здесь?
— Был с утра, — заверил его дежурный. — Пойдемте, я вас провожу.
Они вышли на солнце и двинулись по широкой просеке в густой, в рост человека, сочной траве, глушившей даже абрикосы-дички. Стояла духота, как в парной. От травы шел острый, горький запах.
Мягкая зелень справа мокро захрустела, раздалось глухое басистое мычание, и гигантская пятнистая корова высунула из травы любопытную морду.
— Марта, Марта… — ласково потрепал ее дежурный, задрав руку.
Марта вздохнула, как кит, тряхнула головой и выпучила на Антона большой круглый глаз. Родин постарался обойти «буренку» стороной.
— Ну и скотинища! — сказал он потрясенно. — И тебе не страшно? Три метра в холке!
— Ну что вы, — снисходительно сказал дежурный, — они же добрые! И очень послушные. И потом, мы молока не знаем куда девать! Парного!
Из травы, озабоченно стрекоча, выскочили плоские серебристые киберпастухи на широких, мягких гусеницах и погнали Марту в стадо.
— А вот наша школа!
— Где?А-а…
Школа была двухэтажная, белая с кремовым. Высоченные шелковицы, ивы и яворы загораживали от солнца ее переднюю прозрачную стену.
— Как тебя звать хоть, дежурный? — спросил Антон. — А то неудобно как-то…
— Берталан. Просто Берци.
— А меня — Антон.
— Очень приятно, Антон, — вежливо сказал Берталан.
— Это правда, Берци, — вкрадчиво, с подковыркой, спросил Родин, — что вы учитесь по восемь часов в сутки?
— Кто вам такое сказал? — Берци сделал большие глаза.
— Ну-у… — затянул Антон уклончиво, — люди говорят.
— Если уж на то пошло, — без тени улыбки сказал Берци, — мы учимся по 10-14 часов в сутки, все время, когда мы не дома. Могу я узнать, где учились вы, Антон?
— В 12-й школе, — пробормотал сбитый с толку Родин. — А-а… э-э… ну вот был у вас урок алгебры или там экономики, а что вы делаете после уроков?
— Мы всегда очень заняты, — терпеливо объяснил Берци. — Учимся, ходим в походы, ведем раскопки на древнем кургане — это далеко отсюда, у лимана. Читаем, конечно, Устраиваем концерты и спектакли. Спортом занимаемся. Младшие играют. Но в основном…
— А тебе сколько?
— Пятнадцать скоро. Но в основном мы развиваем свои таланты — смотря, у кого какой. У меня вот способности к технике, только я еще не знаю точно, кем буду — то ли межпланетником, то ли кибернетистом. То ли еще кем.
— Ага, — глупо сказал Антон.
«Развиваем свои таланты», так-то вот. Антон вздохнул. Он почувствовал себя нашкодившим, зареванным первоклашкой, которого старшеклассник волокет к директору. И еще эти дурацкие цветоволосы… Интересно, Берци какого о них мнения? Лучше даже не спрашивать…
Они поднялись на второй этаж, и Берталан заглянул в двери рабочей комнаты «С».
— Антон Иваныч у себя, — сказал он шепотом, глядя на Антона через плечо, — но он разговаривает по видеофону. Я оставлю вас?
— Да-да, конечно, — торопливо закивал Антон и проводил взглядом удалявшегося дежурного. «Дети — наше будущее». Странное какое-то будущее, непонятное. Непривычное какое-то. Даже пугающее. Хотя… Ну, не смолит чадо сие трескучих синтетических сигарет. Не цвиркает слюной под ноги. Не гогочет у подъездов, мешая спать благонравным гражданам. Ну и что с этого? Кто сказал, что именно такое детство обязательно и непременно? Что детям подобает маяться дурью с пеленок, а не развивать свои таланты? Люди говорят? Поймать бы этих людей…
Антон прислушался.
— Сколько?! — донеслось из-за неплотно прикрытой двери. — А-а… Мне послышалось — «два»… Да, двадцать процентов работает. На всю Евразию это… сейчас посчитаю… Четыреста на сто… и на двадцать… получается восемьдесят миллионов человек. Где-где? Ну, нашли с чем сравнивать! В Европах ваших хорошо если процентов десять наберется работающих, да и то… А почему… Да… А почему, вы думаете, мы и вернулись в границы СССР? Именно поэтому… Конечно… Да?! А вы вспомните, на что мы замахивались! Чтобы одна десятая всего населения пошла в преподаватели, даже одна седьмая! Да! Даже так! И чтобы каждый преподаватель работал с небольшой группой учеников, с четырьмя или пятью детьми — и так все десять лет. Вот тогда будет толк! А так… Конечно… Нет а как мы можем внедрять Теорию Воспитания, если не появилось еще мощного социального слоя учителей? Кому ж ее развивать? Ну, так… Я о чем и говорю. А сколько еще реликтового, рептильного в самих школах? Не мне вам говорить об этом… Да, опять проблема. Кругом одни проблемы! А что ж вы хотите, Панас? Время такое! Фронтир! Извините, Панас, ко мне, кажется, пришли. Да… Да… Конечно. Звоните, Панас. Всего хорошего!
