– Будет такой… – буркнул Пончик.
– Неважно! Теракт в Советском Союзе был практически исключён, даже убийство становилось ЧП. Сам я этого не помню, мал был, зато вволю нагляделся на беспредел в 90-х. Вакханалия! Хаос! Смута! Варвары полезли изо всех щелей – террористы, мафия, скинхеды! «Красные», «коричневые», «зелёные»… Бубнят старушки: «Сталин бы такого не допустил…» – и что им ответишь? Ведь правы же!
– Ты был за Сталина?
– Я был за себя. А Сталин… Понимаешь, его можно как угодно называть и обвинять во всех грехах, но именно под железной рукой Иосифа Виссарионовича СССР стал сверхдержавой. Нравится это кому-то или не нравится, неважно – история была именно такова.
– Будет таковой… – вздохнул Пончик. – Угу…
– Будет… Конечно, будет. А помнишь, как ты всё хотел прогрессорством заняться? «Сначала я водяные мельницы внедрю, – передразнил он Александра, – потом домны выстрою, стали наплавлю, бумагу делать начну, стекло варить – и мыло, мыла побольше!»
– Помню… – вздохнул Шурик. – Дурак был. Янки при дворе конунга Рюрика… Да нет, я, правда, мечтал могучую экономику создать, чтобы Русь самой сильной стала, самой продвинутой. Угу… Носился я со своими прожектами, носился, пока не понял, что лозунг «Время, вперёд!» рассчитан на глупых – никак нельзя ускорить время, невозможно навязать прогресс, когда в нём нужды нет. Мельницы… А зачем им мельницы? Доски пилить? Так русы их от века колют! Угу… Бумагу делать? А писать кому «чертами и резами»? Руны только жрецам были ведомы да кое-кому из князей. Тебе вот тоже. Угу… Азбуку в народ нести? А на хрена русам та азбука? Мечтал дороги строить, а все и реками были довольны вполне – вон как волоки оборудовали! Я бы и не додумался до всех тех хитростей… Люди просто живут, и по фигу им мой прогресс. Пока нужда не заставит – ни на пядь не продвинутся!
Олег улыбнулся:
– Расстраивался небось?
– Ну так… Злобился даже, обижался. Я же для вас, думаю, стараюсь, голову ломаю, как бы мне быт обустроить, а вы?! Помнишь, как мы печь сложили и дымоход вывели? Дивились соседи, крякали, по ляжкам хлопали – не дымит, нет, ну надо же! И хоть бы кто так же сделал! Нет, по-прежнему топят по-чёрному, а чад в дымогон уходит…
– Знаешь, Понч, за что я тебя люблю? За то, что ты, какой был в будущем, такой и в прошлом остался – ни капельки не изменился.
– Всё такой же лопух, ты хочешь сказать? – насупился протоспафарий.
– Всё такой же добряк. «Человек из будущего». С тобой уютно…
– Как с котом. Угу…
– Да нет, правда… Душой я отдыхаю только с тобой да с Алёнкой.
– Ну, насчёт души я бы в данном случае помолчал…
– Щас получишь…
– «Человеку из будущего» всегда достаётся от неблагодарных предков… Такая уж судьба у нас, Прометеев. Угу…
– Знаешь, а ведь ты затронул одну интересную тему. Вот смотри, ты из будущего попал в прошлое, но окружающее тебя время оказалось не властно над твоей душой и разумом. Ты сохранил себя, больше того, ты сделал попытку изменить само это время, воздействовать на ход истории! Наивно, конечно. Один человек ни черта не может, если он не Чингисхан или Александр Македонский, но у тех все перемены были к худшему – великие завоевания всегда вели к убожеству, разрухе и застою. Чего ж требовать от Александра Пончева, врача из городской поликлиники? Только вот что я тебе скажу, прогрессор. Ты-то остался таким, как был, а вот я… Протоспафарий тщился переделать эпоху, магистра же переделало сие время, которое нынче на дворе, – я стал другим, Понч. Десятое столетие перековало меня. Я превратился в жестокого и безжалостного человека, иногда – равнодушного убийцу, иногда – мелкого владыку, равнодушно приказывающего убить. Начинал я простодушным воином, но эта долбаная Византия сделала из меня изворотливого, коварного интригана. Да что там – сам таким сделался, по своему хотению. Я постоянно обманываю людей, использую их, они гибнут за меня, помогая магистру Олегарию добиться высот, которые, если разобраться, не менее мрачны, чем дно пучины…
– Не наговаривай на себя. Угу…
– Ладно, больше не буду. Ложился бы ты спать, протоспафарий. Подниму рано, учти!
– Всё, я сплю.
– Ты забыл сказать «угу»…
Александр ничего не ответил, его глаза слипались. Следом заснул и Олег.
Обоих разбудила труба. Подъём!
Олег встал, потянулся как следует, пятьдесят раз присел, пятьдесят раз отжался – и почувствовал себя готовым встать в строй.
Море выглядело безмятежным, небо ясно голубело, мир и покой были разлиты в воздухе. Предприимчивые жители Гаэты словно почуяли настрой Олеговой дружины – стали проникать за стены по одному, предлагать свой товар, прицениваться к добытому варягами. Русы, ясы, аланы, булгары и прочие охотно избавлялись от своей доли, меняя дорогую посуду или не менее драгоценный шёлк на звонкую монету – так и хранить легче, да и пользоваться куда проще.
Олег не мешал торгу. Он и сам в нём поучаствовал – отдал ковры и благовония, доставшиеся ему в Неаполе, за солиды – так тут называли золотые номисмы.
Оживлённая купля-продажа растянулась до полудня, а потом далёкий горнист донёс весть о приближении ромейского войска. Гаэтанские перекупщики (да чего уж там – скупщики краденого) мигом скрылись за воротами города. Конница герцога построилась на флангах, в серёдке стали варяги.
На дороге, что спускалась с гор к берегу, показалось облако пыли.
– Турберн! – окликнул Сухов Железнобокого. – Плутеи вперёд!
– Плутеи вперёд! – повторил команду варяг.
– Баллисточки наши как?
– Взведены и заряжены!
– Стяг с собою?
– А как же ж, дорогой! – Турберн показал большой красный вымпел с вышитым на нём крылатым львом.
– Развернёшь, когда я знак подам. Только так, чтобы его из крепости увидать можно было!
– Знамо дело… Нешто мы без понятия?
Олег посмотрел в сторону крепости. Там схоронилась полусотня Тудора. Баллисты и катапульты на башнях да требукет – это вам не что-нибудь. Батарея!
Повернув голову обратно, Сухов различил впереди катафрактов на рысивших конях. Подробностей битвы при Бариуме Олег не знал, но, судя по тому, насколько поредели ряды тяжёлой кавалерии, урон имперцам мятежники нанесли впечатляющий.
И вот авангард воинства ромейского выехал на припортовую площадь – довольно обширное пространство между гаванью и стенами Гаэты. Впереди, на лихом коне, ехал сам Феоклит Дука. В вороненых латах и чёрном шлеме с того же цвета султаном, он больше всего напоминал Кощея Бессмертного перед битвой с Иваном-царевичем. Позади доместика ехала его личная гвардия – рослые, плечистые молодцы в посеребрённых доспехах, с пышными перьями на шлемах.
– Эй, индюк крашеный! – раздался насмешливый голос Акилы Длинный Меч. – Чего припёрся?
