– Что стоите?! Замерзли? – кричали сенаторы с почетных четырнадцати рядов.
– А ну, дайте-ка им огонька! – поддерживали их нищеброды с самой высокой террасы.
Мастигофоры защелкали бичами, лорарии затыкали раскаленными железными прутьями, подгоняя бойцов. «Заградотряд». Пропели трубы, и бой начался.
– Бей фракийцев! – взревел Кресцент и первым бросился в атаку.
Прикрываясь тяжелым щитом, Лобанов шагнул навстречу орущему фракийцу, кроившему воздух мечом-серпом. Рубанул обоюдоострым гладием, пробуя оборону противника. Фракиец отскочил, ударив в Сергеев щит, резко присел и махнул клинком, как косой, Лобанову по ногам. Сергий Роксолан резко опустил щит и обрушил меч, целясь фракийцу в шею.
– Дай ему! – гремела толпа. – Врежь хорошенько!
– Бей его!
– Нападай давай!
– Эх, промазал!
Сергей не стал церемониться, ударом ноги вышиб у фракийца щит и тут же сделал молниеносный выпад, протыкая вражине горло мечом.
– Habet! – взревела толпа. – Попал!
– Есть!
– Отлично!
Мельком глянув на убитого – это оказался выходец из Фракии, нареченный Артаком, – Лобанов обрушился на второго из пятерки Приска, одолевшего Орцила. Голова нумидийца почти отделилась от тела, пропитывая песок кровавым ручейком. Сергей махнул мечом, отвлекая внимание, и обрушил на фракийца свой щит. Удар был так силен, что у гладиатора ноги подкосились и выпал меч из рук. Благородничать Сергей не стал, добил фракийца, проколов тому сердце.
– Прикончи эту свинью! – бесновались зрители.
– Есть! Еще раз есть!
– Позор! Почему он так робко бежит на клинок?!
– Давай! Давай!
– Пятьсот сестерциев на Приска!
– Пятьсот на Кресцента!
– Клянусь Геркулесом, тысячу!
– Две тысячи!
Онаций и Гальба, стоя спина к спине, отбивались от двух фракийцев-близнецов, а Кресцент, ухая и хэкая, наседал на Приска. Ну, не будем мешать экстремалам… Лобанов зашел в спину то ли Брезовиру, то ли Элиалу и проткнул ее мечом. Насквозь, так, что мокрое лезвие вылезло из живота на ладонь, дымясь горячей кровушкой. Онаций с Гальбой взревели и мигом уделали оставшегося в живых. Ступай к братцу!
Лобанов обернулся, приглядываясь к десятке Целада и Батона. Нет, уже… раз, два, три… к шестерке. Вон тот, здоровый, это Гефестай. А Искандер? Черта с два разглядишь, дырчатое забрало мешает…
– Крес-цент! Крес-цент! – скандировали зрители.
– Добей его!
– Убей!
– Безмозглый секутор!
– Такой удар пропустить!
Тяжело раненный Кресцент качался, едва удерживая голову, но Приску еще больше досталось. Приск совершенно обескровел. Он упал на колени, последним усилием отбросил щит и меч и опрокинулся на спину. Поднял дрожащую левую руку и вытянул указательный палец. Приск молил о пощаде. Трибуны загудели, трибуны раскололись. Одни поднимали большой палец, махали платками, выкрикивая: «Пусть бежит!» Другие, поставившие на Приска и проигравшие, требовали смерти.
Ацилий Аттиан поднялся со своего места и внимательно оглядел трибуны. Рев толпы стих в ожидании вердикта. Префект вытянул правую руку и указал большим пальцем вниз: pollice verso!
Трибуны зашумели с одобрением, хороня ропот меньшинства.
Кресцент, шатаясь как пьяный, наклонился над Приском и коротким ударом меча перерубил тому шею. Готов!
Распорядитель подошел поближе, осмотрел раны павших и кивнул лорариям: ваша очередь! Те приблизились и прутьями, светящимися тусклой краснотой, коснулись по разу ноги и руки каждого, кто лежал без движения.
Распорядитель выпрямился, прокричав: «Погибли!»
Кресценту и Целаду как победителям вручили по пальмовой ветви. Качаясь, парочка поплелась вокруг арены. Виктория…
Служители в масках зацепили трупы крюками, поднатужились, поволокли их в «Ворота смерти», ведшие в украшенную венками мертвецкую. Последний путь… Негритята, пугливо ворочая белками, загребали граблями песок. Представление окончено.
Лобанов подошел к понурым фракийцам-победителям. Гефестай?!
– Жив, скотинка! – сказал Сергей.
– Обласкал… – выдавил улыбку Портос.
– Чуть лапу не отрубили! – вымученно улыбнулся хромавший Искандер.
Лобанов с нежностью хлопнул обоих по гулким спинам и проводил с арены.
– Роксолан! – стегнул его голос распорядителя. – Ты остаешься!
– С чего это вдруг? – набычился Лобанов.
– А с того! – прикрикнул распорядитель, отдуваясь. – Гилас ногу подвернул, побери его Орк! Ты будешь вместо него! Да не волнуйся, жребий указал на ретиария-новичка! Прибьешь легко! Стой здесь…
Распорядитель игр выбежал на середину арены и громко объявил:
– А сейчас, почтенная публика, перед вами выступят знаменитый и непревзойденный секутор Сергий Роксолан и непобедимый ретиарий Эдуардус, краса и гордость Сарматии!
Лобанов похолодел.
– Мы же договаривались!.. – крикнул он осипшим голосом, но бой барабанов, резкие звуки рожков, визг, свист и трели флейт похоронили его протест.
На арену выбежал ретиарий Эдуардус – в одной набедренной повязке, с трезубцем и сетью в руках. Толпа встретила Чанбу громкими криками. Эдик качнул сетью, встряхивая грузилами – свинцовыми шариками, и запел, хоть и с акцентом, зато громко:
Не убегай так быстро, ибо
Не ты мне нужен, друг, а рыба!
И только тут он заметил, какую «рыбу» собрался ловить. Эдик остановился и опустил трезубец. Широкая улыбка его поблекла и увяла, исчезая с лица. Кровожадная толпа притихла, инстинктом чуя драму.
Лобанов набрал воздуху в грудь и проорал в глаза – распорядителю, квестору, префекту, всей этой швали на трибунах, неважно, в тогах она или без:
– Я не буду драться с Эдикусом! Он мой друг!
Толпа замерла на какой-то миг и буквально взорвалась криком:
– Трус!
– Баба трусливая!
– А ну дерись!
Лобанов отбросил щит и меч и показал «Сенату и народу римскому» неприличный жест. Накося! Префект Ацилий Аттиан, бледный от гнева, приподнялся с кресла и крикнул, отдавая гладиатору-наглецу приказ биться.
Лобанов повторил жест и проорал префекту напутствие, тщательно переведя на латынь одно из отборных русских выражений. Толпа неистовствовала.
Бледный распорядитель подбежал к почетной ложе и выслушал отданное приказание. Лицо его искривила хитренькая усмешечка.
