Лобанов обернулся – сердце его погнало кровь, колотясь как ненормальное.
– Это я, Авидия… – вымолвил Сергей.
– Ты?! – изумилась девушка и подняла свечу повыше. – Что ты делаешь в моей комнате? Зачем ты здесь?!
– Но… – Сергей похолодел, чуя неладное. – Ты же сама… В письме…
– Да в каком письме?! Сергий!
– Здесь он, сиятельный, здесь! – заорал в атриуме Мир-Арзал.
Дверь в кубикулу махом распахнулась, и порог перешагнул хозяин дома. С Гая Нигрина можно было хоть сейчас ваять статую «Разгневанный отец». За спиной разгневанного отца маячила торжествующая морда Мир-Арзала и трое в тогах.
– Ты?! – заревел Нигрин.
– Отец! – закричала Авидия. – Это ошибка! Сергия обманули!
– Молчи! – загремел консуляр. – С гладиатором спуталась?! Flava coma!
[103]
Девушка охнула и закрыла лицо руками.
– Не говорите ерунды, сиятельный, – сказал Лобанов. – Меня подставили!
Темнокожий в тоге протиснулся в комнату, не обращая внимания на Сергеев меч, и прошел к окну.
– А отсюда, должно быть, хорошо слышно, – со значением сказал он. – Соляриум
[104]
как раз над кубикулой! Этого, – темнокожий показал на Лобанова, – надо убить.
– Не волнуйся, Квиет! – прорычал Гай Нигрин. – Я его и так убью!
– Отец! – взмолилась Авидия.
Гай Нигрин, даже не взглянув на дочь, заорал:
– Киклоп! Ко мне!
За окном послышалось невнятное ворчание, протопали тяжелые шаги по атриуму, и в кубикулу пролез косматый одноглазый великан с горящим факелом в могучей лапище. Двое в тогах вошли следом с мечами в руках. Лузий Квиет тоже покачивал длинным узким клинком.
– Киклоп, – произнес Гай Нигрин сдавленным голосом, – хватай этого ублюдка и скорми своим зверям!
– Нет! – закричала Авидия. – Не надо!
Образина-великан сморщился, словно от зубной боли глянул на хозяина и склонил буйну голову. «Как Герасим, – подумал Сергей, – послушает барыню и утопит Муму…»
Лобанов демонстративно отвел руку и выпустил меч из пальцев.
– Давайте кончать эту дурацкую комедию! – сказал он.
Киклоп согласно заклекотал, ухватил одной лапой обе руки Лобанова и повел жертву на заклание. Квиет с Цель-сом вышли за ним. Мир-Арзал и Даврон живо расступились.
– Привет леопардам! – игриво сказал Джуманиязов, но Сергей его не слушал, он слышал лишь горький плач Авидии и страдал.
Киклоп, урча и булькая, вывел Лобанова в парк, потащил по расчищенной аллее, выложенной каменными плитками. Вокруг, разбегаясь по полянкам и сбегаясь в купы, росли кипарисы и мирты, дубы, оливы, пинии. Белели статуи, распускали бутоны розовые кусты, орошаемые водяной пылью фонтанов.
– В яму его или в клетку? – осведомился Киклоп угрюмо.
– В яму! – твердо сказал Квиет.
Киклоп засопел и поднял факел повыше. Деревья парка расступились, открывая искусственный грот. Из темноты донесся рык. Великан провел Лобанова мимо, подтащил к краю глубокой ямы-цистерны, куда собиралась дождевая вода. Стенки цистерны были облицованы плитками мрамора, а до дна свет факелов не доставал.
– Прыгай! – скомандовал Киклоп. Квиет и Цельс одинаково повели мечами, словно указывая траекторию. «Налево пойдешь – на меч попадешь, – мелькнуло у Сергея в голове, – направо пойдешь – другого меча не минуешь… Шагай прямо, добрый молодец!» Лобанов прыгнул и приземлился по всем правилам, четырьмя метрами ниже, на холодном каменном дне, засыпанном лежалой листвой. Видать, забросили цистерну.
– Давай своих зверяток! – хохотнул Квиет.
Киклоп пробурчал что-то в ответ и удалился.
– Зара! Бара! – донесся его повелительный рев. – Ко мне!
– Пошли, Лузий, – сказал Цельс нетерпеливо, – времени жаль!
– Пошли, – согласился Квиет, – все равно ничего не видно…
Консуляры ушли, и стало темно. И тихо. Сергей поднял глаза к звездному небу и вдруг заметил шевеление на краю цистерны. Две пары зеленых фосфорических глаз засветились в темноте. Леопарды!
Лобанов опустился на колени, сложил руки и закрыл глаза. Есть один прием в богатом арсенале панкратиона, как раз для таких случаев… «Отражение крокодила». Если уж на рептилий действует, то на млекопитающих точно должен повлиять!
Главное, не думать ни о чем. Не испытывать никаких чувств, особенно страха. Даже промелька боязни не должно быть!
Сергей отрешался от земного, входя в то состояние, когда душа отделяется от тела. Он закаменел, забывая все о себе и мире, даже имя свое. Концентрированный поток мысли, ничем не замутненный, кружил в голове, питая ауру, – она чуть светилась надо лбом Сергея, похожая на оселок.
Зара и Бара мягко спрыгнули в цистерну и взревели дуэтом, кидаясь в атаку. И тогда Сергей открыл глаза. Леопарды, скаля страшные зубастые пасти, затормозили всеми лапами, скуля и фыркая, – на них тяжело и упорно смотрел Черный Зверь, чудовищный и могучий. Зверь сидел спокойно, раскованно, удобно. Он не угрожал, но глаза его светились грозным огнем Силы и Власти. И леопарды покорились. Хищные кошки, одним ударом лапы проламывавшие череп лошади, подползли к Сергею на брюхе и принялись лизать его руки горячими шершавыми языками. Лобанов милостиво позволил им это.
Краешком сознания он увидел на краю цистерны Киклопа, широко разинувшего рот и пучившего единственный глаз. Потом света прибавилось. Подбежала Авидия и ее рабы – Юст, Бланд, Мурран, Венуст, Эпафра, Мутат Коммун, Фирм, Филокал. Все они держали факелы, ярко освещая яму, и стенали: «Чудо! Чудо!»
Киклоп живенько спустил в цистерну бревно с набитыми перекладинами. Лобанов погладил леопардов по бархатистым загривкам, медленно встал и ступил на шаткую лестницу. Мышцы его были скованны и плохо слушались, он настолько перевоплотился в Черного Зверя, что хотелось выпустить когти и подергать кончиком хвоста.
Сергей вылез и сел на землю. Образ покидал его, возвращалась память, стали доходить звуки и цвета. А вот сил не было. Лобанов столько энергии затратил на «отражение крокодила», что сам себе казался бездыханным мертвяком. Авидия кинулась к нему, плача и шепча: «Чудо! Он свят!» – но Сергей оставался безучастен. Обритый наголо раб стал на колени и опустил руку в цистерну – видать, сомневался в хищности леопардов. Зара или Бара тотчас же развеяла его сомнения – леопардиха сиганула вверх и ляскнула зубами в сантиметре от опущенной руки. Раб с криком отдернул конечность, упал и перекатился на спину.
