— Сейчас будет немножечко больно, — ворковал сын Тиндара, пристраиваясь, — зато потом…
Сусаг глухо вскрикнул, подпрыгнув так, что щиты под ним громыхнули, и осел, бессмысленно палясь на Искандера слезящимися глазами.
— Всё, вождь! — бодро сказал тот. — Вот он, твой мучитель!
Тиндарид гордо продемонстрировал удаленный зуб, и вождь язигов блаженно улыбнулся, пуская по губе струйку крови.
— Рот прополоскать, — велел Искандер, — и два часа не есть!
— А потом? — спросил Сусаг через Амагу.
— А потом можно!
— Моя благодарность не знает границ! — выразился скептух с большим чувством. — Проси у меня что хочешь!
Искандер пожал плечами и сказал с уклоном в дипломатию:
— Пусть лучше командир просит.
Сергий воспользовался моментом и проговорил:
— Слышал я, что у тебя в плену один важный римлянин.
Вождь язигов кивнул с важностью — и рукою показал куда-то за юрты.
— Сидит такой в яме, — подтвердила Амага.
— Отдай нам этого пленника, о, вождь! — высказал свою просьбу Лобанов.
Вопреки ожиданиям, Сусаг не рассердился. Вздохнул лишь огорченно и заговорил по-своему, выражая сожаление.
— Он говорит, — пробасил Гефестай, — что римлянин — не его собственность. Им владеет все племя разом. Как он может отдать чужое?
— Выкрутился, — буркнул Эдик, — ишь, честный какой!
— Тогда… — Сергий задумался и договорил: — Позволь хотя бы взглянуть на твою дочь.
Склонив голову, Сусаг выслушал перевод и кликнул четверку стражников. Лобанов напрягся, но Амага спокойно проговорила:
— Они проводят. Тебя одного.
Сергий согласно поклонился — и зашагал следом за четверкой вонючих «проводников».
В зимнике выделялась площадь, посреди которой возвышался гигантский шатер, больше напоминающий небольшой цирк шапито, нежели жилище. Его покрывали белые кошмы, а вокруг, как ограда, горели маленькие костерки, отгоняя демонов зла. В том шатре была «временно прописана» невеста.
Проводники остались за «линией огня», а Роксолан переступил невысокое пламя и откинул полог шатра. Проморгавшись, он привык к полутьме и рассмотрел убранство громадной юрты. Она была буквально завалена коврами и золотой посудой, отрезами дорогих тканей и хрустальными сосудами с благовониями — надо полагать, приданым. А у костра сидела Тзана и хмуро глядела на вошедшего, не узнавая. На ее лице мелькнуло удивление, и девушка тут же ожила, заулыбалась, сдерживая ослепительную радость узнавания, — вокруг невесты сидели престарелые дуэньи, штук десять.
— Сергий! — воскликнула она, не стерпев. Вскочив, девушка подбежала к Лобанову. — Видишь, — усмехнулась она кривовато, — отец решил отдать меня замуж. Старший сын вождя Эвмела, Зорсин, добивался меня, богатые дары отцу выложил… Он такой противный! Потеет страшно, совиного уханья боится, воя шакальего. Сергий, — взмолилась Тзана, — забери меня отсюда! Увези! Ну пожалуйста! Я сама не могу — больно много сторожей и сторожих. А, Сергий?..
Лобанов вздохнул. Забавно, но слова Тзаны, сказанные в порыве, здорово подняли ему настроение.
— Старухи не понимают латынь? — спросил он для начала.
— Ни бум-бум!
— Тзаночка, — заговорил Сергей Лобанов осторожно, боясь нанести обиду, — могу ли я рисковать своими людьми даже ради тебя? Я и не знал, что отец твой затеял свадьбу, я привел своих, чтобы спасти римлянина.
Роксолан выдавал военную тайну не от слабости и не для того, чтобы подвести базу под свой отказ. Он надеялся на удачу, и Фортуна подмигнула ему.
— А если я помогу тебе спасти римлянина, — выпалила Тзана, — ты заберешь меня отсюда?
— Да, — твердо ответил Лобанов.
— Я помогу!
Приблизившись к Сергию на расстояние вытянутой руки, девушка сбивчиво поведала свой немудреный план.
Шатер Лобанов покидал повеселевшим. За огненной завесой его поджидали Верзон с Лонгином, Эдик с Гефестаем и Тиндарид.
— Нам помогут, — сказал Сергий приглушенно. — После пира, когда стемнеет!
— Ага! — оживился Верзон. — Ну, тогда ладно… Эй, народ! Гулять будем!
— Ох и напьюсь же я! — заорал Эдик. — Ох и наклюкаюсь!
— Алкоголик! — с удовольствием диагностировал Гефестай.
Празднество всё набирало и набирало обороты. В больших бронзовых котлах варились конина, баранина, говядина и козлятина. Котлы были врыты в землю, по десять в линию. Под ними шли дымоходы, наполненные сухим кизяком и хворостом. Рабыни с большими деревянными ложками суетились вокруг котлов, накладывая куски мяса в деревянные и глиняные миски, а рабы с оковами на ногах разносили угощение гостям, сидящим на коврах и циновках вокруг костров.
Рабы другой «специализации» отвечали за напитки — они растаскивали бурдюки с пенящимся кумысом, катили долбленые дубовые бочки с охлажденной медовухой, разносили амфоры с эллинскими винами. А уж кочевники были не дураки выпить: у каждого рядом с кинжалом на поясе, в особом кожаном мешочке, всегда болталась чашка. Сарматы, рассевшиеся поблизости от преторианцев, пошли хвастать своими победами. Они нараспев, перебивая друг друга, перечисляли убитых врагов, и тот, за кем числилось больше отнятых жизней, пил из двух чаш сразу, а тем, кто не выполнил план по смертям, оставалось хлебать из одной, мрачно и уныло завидуя удачливым соплеменникам.
Праздник начался с того, что Сусаг установил алтарь «Далеко стреляющей» Гекаэрге и сестре ее Опис, чье имя означало «Месть». Он воткнул свой длинный меч в вязанку хвороста — вот и весь алтарь. Амага щедро полила хворост бульоном и кумысом — угощайся, Гекаэрга! Откушай, Опис! Поддержите в счастье и в горести Тзану, дочь славного Сусага!
Потом женщины-воительницы торжественно вывели невесту. Тзана была в обычных замшевых шароварах и в сорочке, только рукава ее и подол были обшиты золотыми бляхами, а голову покрывал вышитый платок. По Тзане видно было, что свадьба ей не в радость.
Да и то сказать, после замужества сарматка теряла право ездить верхом, а всякая ли девица из кочевий откажется от вольного ветра степи, предпочтя бешеной скачке удобную, но тягуче-медленную езду в шестиколесной повозке? Не под солнцем, а в тени кибитки? Но рано или поздно в девице прорезывается позыв к материнству, а дети требуют не войны, а мира, спокойного течения будней. И девица делала выбор. Или ее отец сам выбирал суженого — по политическим соображениям.
Суженый, старший сын скептуха Эвмела, щеголял в новой шелковой куртке с вышитыми на ней птицами и цветами. Широкие полосатые штаны его были подхвачены у щиколоток серебряными цепочками и заправлены в желтые сапоги без каблуков, с остроконечными, загнутыми кверху носками. На голове у жениха был красный башлык, отделанный жемчугами, а в руках он держал оправленную в золото плетку с двумя хвостами.
