— Простите, ваше высокопревосходительство. 1-го ударного Корниловского полка поручик Авинов! Честь имею.
— А вам известно, поручик, что полк ваш переименован в 1-й Российский ударный?
— Кем? — пренебрежительно отозвался Кирилл. — Этим паяцем во френче?
Алексеев издал сухонький смешок.
— Вы правы… э-э…
— Кирилл, — подсказал Авинов.
— Вы правы, Кирилл. Но давайте-ка отойдём подальше, пока товарищи не вернулись с подмогой.
Генерал кивнул на убитого.
— Это не товарищи были, а подельники. Я пристрелил вора по кличке «Секач».
— Всё смешалось в России… — брюзгливо сказал генерал-адъютант.
— И не говорите, ваше высокопревосходительство!
Кирилл подобрал «маузер» и двинулся за генералом.
— Знаете, Кирилл, — признался генерал, — я до сих пор ощущаю вину за то, что принудил императора отречься от престола. Да, правитель он был никудышный, слабый и безвольный, но разве без него стало лучше?
Авинов припомнил случайную встречу с самодержцем российским, объявившим себя Главковерхом, хотя сам пребывал в чине полковника. Кирилл углядел императора мельком, но впечатление чего-то мелкого и ничтожного осталось навсегда — Николай говорил невнятно, путался, делал слишком много вялых движений и жадно пил из графина воду. Воистину «Царскосельский суслик»…
[22]
— Не переживайте, ваше высокопревосходительство, — сказал корниловец великодушно. — Царь был лишним, и его убрали. Ещё бы «временных» скинуть да всю шушеру советскую пересажать… Совсем бы хорошо стало!
Решив скоротать путь, оба запрыгнули в полупустой вагон трамвая. Трамвай еле полз, пьяно пошатываясь и сотрясаясь, дребезжа пыльными стёклами и разболтанными сочленениями.
Хмурый, всем недовольный кондуктор взял с Кирилла плату за проезд.
— За двоих, — сказал Авинов.
— Сам заплачу, — отверг генерал его помощь. — Что я, двадцати копеек не найду?
Посапывая, он вынул из кармана шинели двугривенный
[23]
и передал по назначению.
— Ваш билет, товарищ, — буркнул кондуктор и прошёл в следующий вагон «обилечивать» граждан.
Кряхтя, Алексеев присел на сиденье.
— Так зачем же вас послали? — спросил он.
— Чтобы наладить связь, — бойко ответил Авинов. — Чтобы бороться вместе, а не врозь.
— Бороться за что?
— За единую, великую и неделимую Россию! За Корниловым идут многие — и монархисты, и республиканцы. Одни жаждут вернуть царя, другие резко против, но все более-менее готовы признать Лавра Георгиевича Верховным правителем Русского государства, хотя бы временно.
Генерал снял фуражку и положил на колени. Прищурился.
— Поверьте, Кирилл, мне очень хочется довериться вам полностью, но я не один.
— А сколько вас?
Взгляд Алексеева словно ледком подёрнулся, и Авинов тут же договорил, словно предупреждая резкость:
— Я не подослан, ваше высокопревосходительство, и не пытаюсь что-либо выведать у вас. Мне и так всё известно — вы собираете вокруг себя офицеров, юнкеров, кадетов, сплачиваете их в Добровольческую армию. Вы разбиваете добровольцев на офицерские пятёрки, и ваши подопечные скрываются на бездействующих заводах перед отправкой на Дон.
Он говорил, сдерживая рвущееся из него знание, следя за тем, как бы не выдать лишнее, и всё же чувствовал радостное облегчение от того, что неявное, ведомое лишь ему и Фанасу, хоть как-то проникает в мир и смыкается с явью.
— Я даже знаю, — вдохновенно вещал корниловец, — что вам удаётся собирать средства через «Белый крест», помогать бездомным военным деньгами, одеждой, билетами, отправлять группы добровольцев на казачий Дон. Теперь вы верите?
Генерал, выглядевший растерянным, только руками развёл.
— А что мне остаётся?
Поговорив о делах, не забывая посматривать по сторонам, поручик и генерал-адъютант смолкли, задумались. Понурившийся Алексеев покачал седой головой.
— В России триста тысяч офицеров, — сказал он с горечью, — но в их опалённых душах царит упадок и унылость. Я и сам теряю веру… Спасибо вам, Кирилл.
— За что? — удивился Авинов.
— За надежду, — улыбнулся генерал. Оглянувшись на немногих пассажиров, он понизил голос и предложил: — Хотите, я познакомлю вас с моими орлами?
— Не сейчас, — покачал головою корниловец. — Я постараюсь вернуться пораньше, первого или второго, и приведу с собой взвод текинцев.
[24]
Попробуем достать… — Вспомнив о позаимствованном мандате, Кирилл поправился: — Да не попробуем, а обязательно достанем оружие с Кронверкского арсенала. Опередим большевичков! Но чтобы мне успеть… Мм… Ваше высокопревосходительство…
— Михаил Васильевич, — поправил его Алексеев. — Хватит меня по-строевому величать.
— Михаил Васильевич, мне срочно нужно вернуться в Могилёв. Даже не в сам Могилёв, а в Старый Быхов. Может, найдётся какой-нибудь аэропланчик на Комендантском аэродроме? Иначе мне не поспеть, а времени у нас очень-очень мало!
— Аэропланчик, говорите?.. — задумался генерал. — На Комендантском я никого не знаю, а вот на Гатчинском… — Он достал из кармана шинели записную книжку и вырвал из неё листок. На коленке написал пару строк.
— С утра езжайте в Гатчину, — сказал Алексеев отрывисто. — Увофлот
[25]
находится в руках большевистской коллегии, но вы обращайтесь напрямую к авиатору Томину. Покажете ему мою записку, и он вам поможет. Штабс-капитан Томин является командиром корабля «Илья Муромец». У того на борту нарисован Змей Горыныч — не ошибётесь.
— Замечательно! — вырвалось у Авинова. — Спасибо вам, Михаил Васильевич! Но полёты — это завтра, а сегодня я в вашем полном распоряжении. Если что нужно, приказывайте!
— Не прикажу, — улыбнулся генерал, — но попрошу. Прогуляйтесь, если не трудно, на Центральный телеграф и отошлите телеграмму… Запишите, а то забудете.
Кирилл вынул блокнот и ниже коряво начерканных заданий по МНВ, данных ему Фанасом, застрочил карандашом.
— Северо-Американские Соединённые Штаты, Нью-Йорк, Пятая авеню, адвокатская контора Дэниела Грэйнджера, — медленно проговаривал генерал, — для Александра Васильевича Колчака. Записали?
