Выбросив камень обратно в дыру, Авинов плотно задёрнул шторы. Хрустя осколками, прошёл к буфету, на котором стояла лампа-пятилинейка
[3]
под зелёным абажуром, и зажёг фитиль. Комната наполнилась мягким, тускловатым светом.
Всё, как всегда, словно и не было войны, и не разразилась эта никчёмная революция.
Под потолком по-прежнему висела на бронзовых цепях люстра с розовым абажуром, отороченным бахромой. Гнутые венские стулья задвинуты под стол. Вот только старые ампирные часы — с малахитовыми колонками, с позолоченными сфинксами — молчали, не тикали.
Надо было подмести осколки, но Кирилл поленился. Он дико устал за все эти дни. Везде митингуют, офицеры без погон проходят сквозь строй нижних чинов «революционной армии», поносящих командиров, нагло гогочущих вслед и беспрерывно лузгающих семечки. Все поезда забиты дезертирами, сивушные пары и дым махорки в вагонах столь плотны, что дышать нечем, и весь этот липкий угар пронизывают похабные речи солдатни, бегущей с фронта…
В дверь постучали — тихонько, боязливо даже, но стук отозвался Кириллу громом. Вытащив «парабеллум», он подошёл к двери и спросил, прижимаясь к стене:
— Кто?
— Кирюшенька? — проблеяли из-за двери. — Я это, я, тётя Варя!
Облегчённо выдохнув, Авинов открыл дверь.
— Здравствуйте, тёть Варь.
Кирилла резануло жалостью. Какая же она старенькая стала, сухонькая, личико сморщенное, седая голова трясётся… Варвара Алексеевна, бледная и напуганная, стояла, кутаясь в шаль и держа подсвечник в руке. Она смотрела на Авинова и плакала.
— Вернулся… — прошамкала она. — Живой… А дядю твоего мы уж схоронили…
— Я знаю, тёть Варь, спасибо вам большое. Лидочка мне написала обо всём, да пока письмо нашло меня… Кстати, как она там?
Лицо соседки приняло скорбное выражение.
— Нету Лиды…
— Как — нету? — механически повторил Кирилл.
— Померла… Матросы пьяные заявились к ним, дверь выломали, грабить стали. Профессора сразу штыками закололи, а над Лидочкой надругались, все по очереди… Она потом до окна доползла, и вниз… Насмерть.
Авинов молчал, переваривая страшную весть. Лида была профессорская дочка, милая, избалованная ветреница-забавница. Любви у них не было, так только, целовались в парке…
— Насмерть… — пробормотал Кирилл.
Варвара Алексеевна затрясла головой.
— Ужасно, Кирюшенька… Ах, как всё это ужасно… А барона фон Экка помнишь? Он как раз под вами жил. Добрейшей души человек был! К нему тоже приходили… Долго издевались. Нос и уши отрезали, и язык… К плечам прибили погоны, а на груди его же кровью начертили: «С вами со всеми то же будет…» Они ещё там приписали кое-что, я и выговорить не сумею…
Авинов хмуро покивал и только тут спохватился:
— Господи, тёть Варь, — сказал он со смущением, — что же мы на пороге стоим? Проходите!
— Нет-нет, Кирюшенька, — замахала соседка костлявой рукою, похожей на куриную лапку, — пойду я. Просто убедиться хотела, что не воры и не матросы… Сейчас хоть засну, бояться не буду.
— Ну, тогда спокойной вам ночи, тёть Варь.
— Спокойной ночи, Кирюшенька, спокойной ночи…
Шаркая разношенными тапками, Варвара Алексеевна убрела к себе, а Кирилл аккуратно прикрыл дверь, замыкая на ключ, задвигая засов и набрасывая цепочку. Новости, переданные соседкой, лишь укрепили в нём холодную решимость.
За окном кто-то завёл сиплым голосом:
Чи-и у шинкар-ки-и мало горилки,
Мало и пи-ва и мэ-э-ду-у…
Тут певцу перехватило сухотой горло, и остальная компания подпела:
Вда-арим о землю лихом, журбою тай
будем пить, весели-и-иться!..
Пьяные загоготали, нарочно поднимая крик, словно проверяя жителей на прочность — не возмутится ли кто, не осмелится ли тишины требовать? Нет, молчали петербуржане. Затаились, скорчились под одеялами и молчали — авось пронесёт.
— Чтоб вас всех… — медленно, с чувством произнёс Авинов.
Сняв сапоги, он улёгся на пухлый кожаный диван, прикрылся шинелью и уснул.
Снилось ему нечто в багровых тонах — неразличимая поступь толп в потёмках, озарённых зловещими отсветами. Смутные тени шатались вокруг, а ощущение подступающей угрозы сжимало сердце томительным страхом. Под утро Кирилл проснулся, не сразу поняв, что же его разбудило. Потом догадался — запах. В столовой пахло как в грозу или в горах — свежо, остро, колюче.
Авинов сел, протёр глаза — и обмер. Посреди комнаты, прямо в воздухе, источая тот самый грозовой дух, трепетали ленты нежного сиреневого сияния. Они сплетались и расплетались, то пригасая до тёмно-лилового, то разгораясь бледно-фиолетовым, бросая мерцающие отблески на стены, на голландскую печь в углу, высвечивая амурчиков на потолке.
Мелко зазвенели бокалы на «горке», сиреневые ленты заблистали пуще, заветвились молниями, и Кирилл почувствовал, как волосы его встают дыбом.
Неожиданно всё кончилось. Неистовое биение света будто кто выключил, а в потёмках проявилась, нарисовалась капсула обтекаемой формы, похожая на приплюснутое яйцо. Авинов не сразу ухватил взглядом прозрачный овал — величиной со шкаф, капсула сливалась с темнотой, намечая свои контуры смутными бликами. Внезапно таинственный эллипсоид ярко осветился. Кирилл увидел внутри бликующего пузыря кресло. В кресле сидел человек, обтянутый чем-то наподобие чёрного, очень тонкого гимнастического костюма. Башмаков на нём не было — своеобразное одеяние охватывало и ступни, а шею прикрывало высоким воротником. Широкий пояс спереди был усеян какими-то кнопками, разноцветными сегментами переключателей и прочими пипочками.
Человеку было явно нехорошо. Встав на коленки, он ощупывал капсулу изнутри, совершая вялые, полуосмысленные движения.
Не думая о невероятности, сновидности происходящего, повинуясь выработанной на фронте привычке, Авинов вытащил «парабеллум» из-под подушки и стал ждать, что будет. Тут колпак эллипсоида мягко откинулся, и странный ночной гость вылез, тут же падая на четвереньки.
Кирилл встал, сделал пару шагов, думая в этот момент о том, как бы не наступить босой ступнёй на осколки стекла, молча подал незваному гостю левую руку. Тот посмотрел на Авинова снизу вверх, перевёл взгляд на пистолет и робко подал свою пятерню, сухую и горячую.
— Спасибо, — сказал он, твёрдо и звонко выговаривая звуки.
— Пожалуйста, — пожал плечами Авинов, чувствуя лёгкое головокружение. — Вы мне снитесь или это всё по правде?
— Как вы сказали? — встрепенулся гость. — «По правде»? Ах, я понял — это просторечный синоним понятия «в действительности», «наяву». Да? Ох…
