Генерал Алексеев и вовсе замахивался на осуществление давних планов императрицы Екатерины — покорить всю Турцию целиком, но грянула дурацкая революция, и всё пошло прахом…»
Серые громады линкоров подошли к городу с моря и встали на рейде, красуясь и гордясь своей силой. Восьмитонные якоря, с грохотом разматывая цепи, погрузились в воду бухты. Гидро взлетели, как вспугнутые мухи, закружились плавно, высматривая супротивника.
На «Катюше» загудели лебёдки, спуская на воду оба паровых катера и пару моторных. Первым на палубу паровика спустился Марков, за ним последовали «Степаныч» и «Гаврилыч» — Тимановский и Родичев. Кирилл с командой текинцев поместился на втором судёнышке, и вот затарахтели моторы, катера неторопливо пошли к берегу, качаясь на прибойной волне.
Всё было тщательно обговорено ещё на борту, но тревога не покидала Авинова. Напротив, с приближением к суше она росла и увеличивалась в размерах. Как их встретят солдаты-кавказцы? Вон их сколько, вся набережная пестрит, а марковцев всего-то полк. Хотя какой там полк? Их и трёх батальонов не наберётся!
[135]
Корниловцев и вовсе полтора… Одна надежда на воинское умение и моральное превосходство Белой гвардии.
Было не по-зимнему тепло, ветер с берега доносил запахи восточных пряностей и неистребимую азиатскую вонь.
— Вроде как наливкой в нос шибает, — принюхался широким носом Лукьян Елманов, стоявший у штурвала. — Вишнёвой.
— Не-е… — лениво откликнулся унтер Прокопенко. — Больше похоже на помойку, куда угодил здоровый фугас…
Порт выглядел так же, как и пах, — захламлённым, запакощенным, забросанным ломаными ящиками, рваным брезентом, ржавыми частями машин, киснущим тряпьём, — он всё тянулся и тянулся вдаль, а там, где грязные причалы кончались, начинался песчаный пляж, отороченный чёрными полосами и бурыми разводами водорослей.
Катера приблизились к пирсу, высадили «десант» и тут же отвалили, спеша за пополнением. Добровольцы наскоро построились и зашагали по узкому дощатому причалу. А впереди волновалась толпа дезертиров — расхристанных, в шинелях без хлястиков, в засаленных гимнастёрках, не затянутых ремнями, кто в фуражках, кто без, а иные и вовсе в красных фесках.
— Скоро там вакуация начнётси? — заорали из задних рядов, и все дружно взревели: — Га?! Заждалися! Домой хоц-ца!
Генерал Марков, в своей куртке и папахе, стоял перед многотысячной толпою вооружённых, очень опасных людей и постукивал плетью по голенищу. Авинов, одной рукою сжимая винтовку, другой — ракетницу, настороженно оглядывал солдат, готовясь крикнуть своим: «Огонь!» — и понимая, что даже сотня винтовок вряд ли задержит озверелую солдатню. Если нижние чины попрут всею своей серою массой, добровольцев просто сметёт в море. Эх, скорее бы подкрепление…
Сергей Леонидович легко вскочил на повозку, стоявшую на пристани, шагнул с неё повыше, на штабель серых, трухлявых досок, и вскинул руку, требуя тишины. Елманов дотянулся до него и передал мятый рупор. И вот резкий голос генерала разнёсся над пристанью:
— Мы посланы Верховным правителем России генералом Корниловым, чтобы удержать землю, отвоёванную у турок! Генерал-губернатором Трапезундской области назначен Эльснер Евгений Феликсович!
Авинов помог генералу Эльснеру влезть на телегу. Тот с достоинством поклонился, не выказывая испуга, — старая школа.
— Я — генерал Марков! — продолжал Сергей Леонидович. — Моя задача заключается в том, чтобы сколотить из вас нормальную Отдельную Кавказскую армию и удержать эти горы, эти долины, эти порты и крепости!
Потрясённая, мало что разумеющая толпа молчала, с трудом переваривая новости. А потом послышался злобный, визгливый голос:
— Долой!
— Долой! Долой! — зароптала, загомонила, засвистела толпа.
Первые ряды, ощетинясь винтовками, русскими и трофейными, двинулись на горстку белогвардейцев, сжимая невеликий полукруг. Марков оскалился и кивнул Авинову. Кирилл торопливо пальнул из сигнального пистолета Вэри
[136]
— ракета с шипением ушла вверх, оставляя дымный хвост, и лопнула бледно-зелёной искрою. Секунду спустя носовая орудийная башня «Катюши» плавно развернулась к берегу. Один из её стволов приподнялся повыше и выстрелил — сначала Авинов увидал, как рванули клубы белого дыма, потом донёсся гром. Снаряд угодил в старенькое двухэтажное здание таможни — брошенное, с окнами, заколоченными досками крест-накрест, — и разорвался внутри. Грохнуло так, что у всех посносило шапки и фуражки. Дом исчез в круговерти взрыва, сверху на обнажённые головы посыпалась земля и чёрный песок, а когда дым отнесло ветром с гор, на месте таможни курилась глубокая воронка.
Приободрившийся Марков напялил тельпек и прокричал в рупор:
— У меня за спиной двадцать четыре орудия главного калибра! Если надо будет, они весь этот паршивый городишко перекопают и унавозят землю вашим дерьмом и кровью! Короче, так: кто готов остаться и отстоять завоёванное, милости просим в Белую армию. Кому неохота, пускай проваливает!
Тут из толпы выбрался кряжистый солдат, приодевшийся в офицерскую шинель.
— Хватит нас агитировать! — яростно забасил он. — Наслушалися уже! Мы тут три года турку били, довольно! Нам до дому надоть!
— Вер-рна! — заволновалась, ходуном заходила толпа.
— Мёрзли сколько! Руки-ноги поотмораживали!
— Ишаков жрали! Собак, прости господи!
— Кошек всех переловили!
— Бульоны варили из лошадиных хвостов! Это вам не марципаны кушать!
— А от тифа слегло сколько?!
— И шо, опять?!
— Домой!
— Домо-ой!
— До-омо-о-ой!
И тут Кирилл не выдержал. Двумя скачками он взлетел на «трибуну» к генералу Маркову и заорал бешено, растрачивая давно копившийся гнев:
— Куда — домой?! Да вы хоть знаете, что у вас дома творится? Там бойня идёт! Большевики всех со свету сживают! Вышли рабочие с Обуховского завода, с Путиловского требовать Учредительного собрания, так их в упор расстреляли! Или вы думаете, у вас в деревнях лучше, чем в Питере? Ошибаетесь! Землю они делить будут! А кто вам её даст? Большевики имения помещичьи себе заграбастали, в совхозы их превратили! «Совхоз»
[137]
значит — советское хозяйство, это такое государственное поместье, где мужики будут горбатиться как крепостные! И это вы ещё не все словечки знаете. Слыхали про комбеды? Комбед — это комитет бедноты. Бедняки нынче всем в деревнях заправляют! Да-да, те самые лодыри и пьянчуги, что у вас картошку тырили, нынче — власть! Понравится комбедовцу твоя изба — отберёт! Глянется ему твоя дочка или жена — отобьёт! А будешь вякать, на тебя же и нашлют чоновцев — это такие каратели из ЧОН,
[138]
частей особого назначения. Поставят они тебя к стенке как кулака-мироеда и пустят в расход! Что вы этих сраных агитаторов слушаете? Думайте своей башкой, а потом уже орите! Землю им! А вам известно, что большевики все банки себе взяли и все деньги, всё золото у народа отобрали? А торговать запретили! Всё! И что вы тогда делать станете на своей земле? — Подуспокоившись, Кирилл продолжил вещать в рупор, переданный Марковым: — Ну, допустим, явитесь вы к себе в деревню с пулемётом, огородите себе большую делянку, и что? Думаете, соседи вас в покое оставят? Не будут жечь вашу избу, ваши сараи, коровники, амбары? Будут! А если и соберёте урожай, то его у вас отберут! Прибудет к вам продотряд с матросами и выметет всё — зерно, муку, сало, картошку — всё! Не верите? Такой декрет подписан — об изъятии продовольствия у «деревенской буржуазии»!
