Осман рычал от злобы, пытаясь вырваться, Авинов хлёстко ударил его в челюсть, мгновенным ухватом зажимая курчавую голову под мышкой правой руки, а левой рукой всё лапал кобуру, пытаясь достать «парабеллум». Турок выгнулся, поднимая тело усилием бычьей шеи, и в то же мгновение Кирилл выстрелил — дважды, для надёжности.
— Сердар! — завопил Батыр.
— Здесь я! — откликнулся Авинов. — Помогите выбраться!
Саид с Махмудом подлетели и стали часто стрелять по наседавшим туркам. Кирилл рванулся и освободил ногу. Тут же парочка аскеров, выставив штыки и пуча глаза, налетела на него. Одного подстрелил Батыр, другого — кто-то из текинцев, вопивших своё: «И-а-а-а-и-а-а-а!»
— Сердар!
Саид с Махмудом встали по сторонам командира, Кирилл вставил левую ногу в стремя одному текинцу, правую — в стремя другому и, обнимая их, поскакал между ними по узкой промоине, уводящей в скалы. А уж там протиснуться мог только один всадник.
— Бросай, братцы, — сказал Авинов, — потом подберёте!
— Зачем бросай? — воспротивился Саид. — Зачем потом?
Он спрыгнул со своего гнедого и подсадил в седло командира.
— Гони!
Османы ворвались в промоину, но Батыр был начеку — опустившись на колено, прижавшись к скале, он открыл огонь, даром не истратив ни единого патрона. Потом, проявив неожиданную для своей богатырской комплекции резвость, он догнал Махмуда и, ухватившись за хвост его лошади, побежал следом.
За скалами открылся хорошо укрытый пятачок, где Дердеш-мерген деловито пристраивал «максим».
— Последний коробка, — сокрушённо поцокал он языком. — Вай-вай…
А Кирилла как пригвоздило — с высоты он увидел наступавшие полчища османов.
— О, Аллах, — пробормотал Саид, — сила валит! Сердар, ай-ай…
Накатил топот, вой, крики «Алла!..». В косых столбах пыли неслись конные лавы, тяжкий грохот копыт отдавался дрожью земли. В пыльной туче высверкивали сабли. Конница перешла на галоп, помчалась в карьер. В громадных столбах мятущейся мглы колыхались огромные тени всадников…
Внезапно с небес на Кирилла упала тень ещё более громадная. Он вскинул голову и увидел прямо над собою знакомые силуэты — отряд бомбовозов заходил с северо-востока.
— Ур-ра-а-а! — заорал Авинов.
«Муромцы» летели в обутках гидропланов — у каждого под крыльями имелось по два больших поплавка и ещё один поменьше — под хвостом. Корабли плавно завернули, и вниз посыпались «стрелки», похожие на блестящее конфетти, а потом одна за другой полетели бомбы.
Громадные кустистые разрывы тяжко колыхали горы, выблескивая огнём, закидывая дымом, пуская громовое эхо меж двух хребтов — будто воздух кругом обваливался.
В пыли, в дыму тени коней сучили ногами, корчились тени людей. Кавалерия, утратив всякие понятия о целях и смысле боя, носилась по каменистой равнине, шарахаясь в стороны, сшибаясь, падая грудами. Задние лавы давили передние, а бомбы падали и падали.
В грохот сражения вплёл свою ноту и пулемёт Дердеш-мергена, а потом на какое-то малое мгновение раскаты взрывов сменились иными — бомбовозы степенно улетели, начался артобстрел.
Пока авангард османов дрался с авангардом «урусов», генерал Марков подвёз батареи орудий, взяв нападающих под перекрёстный огонь. Полевые гаубицы били залпами, сея смерть и разрушение. Казалось, вся Эрзерумская долина дыбилась, выворачивалась наизнанку, извергалась пылью и курилась дымами, а в этом аду гибли души османов.
Артподготовка внезапно попритихла, и Кирилл, оглушённый, едва расслышал отчаянные вопли османов:
— Аман, урус! Ама-ан, уру-ус! Ама-а-ан!
— Спасения просят! — перевёл Саид. — Будет им спасение!
На подводах, рысью кавказцы с марковцами погнались за разгромленной конницей. Качаясь и переваливаясь, проехала вереница броневиков, бережливо паля из «максимов» и «гочкисов».
Турки и курды в белых штанах побежали, и со скалы Авинову было хорошо видно, как конные сотни ровно на закате ясного дня лавой, стремительным аллюром казачьих коней атаковали отступавших аскеров. Османы останавливались, бросали винтовки, задирали руки вверх.
Дердеш-мерген схватил верный «манлихер», прицелился и выстрелил. Кирилл рассмотрел, как древко красного турецкого знамени изломилось, и стяг слетел под копыта коней, втоптавших в пыль и снег белый полумесяц со звездой.
— «Магомета ты потрёс…»
[149]
— пробормотал Авинов и пощупал здоровенную гулю под кубанкой.
Глава 18
«АРМЯНСКАЯ МОСКВА»
В ночь на тринадцатое января задули ветра, принося с собою тучи. Страшный холод сковал горы, а потом пошёл снег. Выпало его много, все перевалы засыпало. Мороз крепчал, снова поднялся ветер, началась метель. Три дня подряд буря безобразничала по долинам и по взгорьям, пока не стихла. Проглянуло солнце, но теплей не стало — зима просто напомнила людям, кто в горах хозяин. Но людей разве переспоришь…
…Авинов вместе со всеми расчищал двор цитадели от снега, когда прибежал Саид, сообщив «сердару», что того Марков ждёт. Кирилл молча передал лопату Батыру и скорым шагом отправился в штаб.
Сергей Леонидович был как всегда — «сплошной порыв без перерыва». Авинов откозырял и доложил:
— Имею честь явиться, ваше превосходительство!
— Здравия желаю, капитан! — весело приветствовал его генерал. — Отдохнули? Пора вас загрузить! Берите полусотню своих и отправляйтесь в Ван. Там нынче толкутся добровольцы из Армянского корпуса. Будете как бы моим чрезвычайным и полномочным послом!
Растолковав Кириллу, что от него требуется, Марков выпроводил штабс-капитана, торопя с отъездом.
— Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, — опомнился Авинов уже на пороге, — а как же я с ними столкуюсь? По-армянски я ни в зуб ногой…
— А на что ваша Мата-Хари?
[150]
— лукаво усмехнулся генерал.
— Так точно! — выдавил Кирилл, краснея, как рак в кипятке.
Ровно через полчаса четыре «Бенца» покинули Эрзерум, двигаясь в сторону Вана. Ориорд Нвард сидела в кабине рядом с Кириллом, сияла и пленяла.
Озеро Ван показалось неожиданно, вдруг открывая рябящий простор и ненамного раздвигая горы. Именно что ненамного — с юга вставали твердыни Восточного Тавра, восток перекрывался Курдскими горами, на северо-востоке поднимался хребет Аладаглар, а запад и северо-запад отмечены были снежными конусами потухших вулканов, давным-давно отбушевавших.
Озеро было велико, оно уходило за горизонт, но вся эта прорва воды для питья не годилась — сода и соль растворялись в ней в превеликом количестве. Зато щелочная влага хорошо отмывала грязь.
