Катя вынесла маленький графинчик и стопочки.
– Давайте ради праздничка и за день вашего приезда.
– Спасибо, я вообще-то этим не увлекаюсь…
– И я тоже не увлекаюсь. Это домашняя наливка, легкая. Просто по капле для аппетита.
– Тогда другое дело, – согласился Виктор, подумав, что здесь, возможно, отказываться в таких случаях и не принято, – но только для аппетита.
– Да, и что же без музыки сидеть? Праздник же.
Катя на секунду упорхнула, и из дверей послышались звуки «Рио-Риты» в исполнении оркестра Марека Вебера. Виктор вспомнил: когда выносил из гостиной стол на веранду, он приметил электропатефон и пластинки в шкафу; еще там стоял на комоде недорогой приемник в темном деревянном корпусе, похожий на немецкий «Фольксэмпфенгер-301». Катя вернулась и наполнила стопки до половины красноватой жидкостью.
– Ну, чтоб на новом месте хорошо жилось.
«Фор ю, Рио-Рита…» – дополнил тост оркестр Вебера.
Наливка оказалась смородиновой и действительно легкой.
«Прямо кино о довоенном времени».
– Мы тут с соседями за домом яблони посадили и вишни. Антоновку, за ней ухода мало надо. Потом свой крыжовник и смородину вдоль забора рассадим.
– Малину не думаете?
– Можно и малину. На варенье и домашнее вино.
Пластинка кончилась, и Катя побежала менять. Следующей записью оказался довоенный суперхит про цыгана, разбившего сердце. Вкусы населения, однако, мало менялись.
– Знаете, сейчас такие пластинки изобрели, где много записей и часто менять не надо. На тридцать три оборота. Только для них надо специальные электропатефоны, которые к приемнику подключают, для усиления. Говорят, такие уже подделать нельзя.
– А у вас что, пластинки подделывают?
– Еще как, так что надо смотреть, если берете. Вообще, если будете брать, лучше со мной посоветуйтесь.
– Ну так вообще-то и долгоиграющие можно подделывать. С помощью гальванопластики.
– А хотите еще наливочки?
– Нет-нет, спасибо, больше не надо.
– А вот вы говорили про эту гальвано… это что такое? Прямо не верится, что такую пластинку и можно подделать.
– Да точно так же, как и новые изготавливать. Тут главное – достать сырье для такой пластинки, например, винилит. А так – берется оригинальный фирменный диск, с него делается восковой слепок, затем покрывается токопроводящим слоем на основе графита, и на него гальваническим способом наращивается металл.
– Слушайте, как интересно! Ну прямо чудеса такие! А дальше расскажите.
– Ну а дальше этот металл и служит основой для матрицы, с которой можно штамповать точно такие же пластинки.
– Даже не верится! Слушайте, какой же вы образованный! Чайку, пожалуйста, еще. А вот как вот это все делается, с помощью чего, воск какой?
– Если интересно, могу подробнее рассказать, только, наверное, вам будут скучны всякие технические подробности.
– Ничуть! Вы знаете, в вас есть что-то такое… Когда вы говорите о всяких умных вещах, это просто завораживает. – И она взяла своей правой рукой его левую.
Глаза Кати просто горели, щеки раскраснелись, грудь под блузкой выдалась вперед и неровно колебалась. «Интересно, это на нее наливка так подействовала или реакция на нового, необычного человека? Или женское любопытство такое?»
Виктор повторил техпроцесс более подробно, стараясь разъяснять популярно и доходчиво, на примерах кустарной технологической базы, доступной обывателю тридцатых. Катя просто поедала его глазами и ловила каждое слово.
– Вы просто волшебник! – воскликнула она, когда он закончил. – А давайте за науку!
– Нет-нет, Катенька, пока хватит, я хотел по горячим следам сегодня написать еще несколько рассказов для редакции. Если это дело хорошо пойдет, я, пожалуй, могу надолго остаться.
– Пишите! Конечно, пишите! Когда вы рассказываете, просто голова кругом идет! Я еще потом вас расспрошу, ладно?
– Конечно! Какие вопросы? Да, кстати, а как к Преображенской церкви пройти, или к храму Преображения… ну, в общем, к той, что при Губонине с каркасом из рельсов строили?
– А вы не слышали? Так снесли его, уж десять лет как снесли.
– Большевики, что ли?
– Да вы что! Какие большевики в двадцать восьмом?
«Так, значит, к концу двадцатых Советской власти уже не было…»
– И правда… Что это я? А что же такое случилось? Аварийное состояние или стихийное бедствие какое?
– Так вы этой истории совсем не слышали?
– Мне стыдно признаться в этом… В занятиях наукой я забывал даже про войны.
– Ничего! Зато много знаете такого, чего другим неведомо. А с церковью вот что случилось. Землю тут московские скупали – и под церковью этой тоже скупили, на снос. А на месте этом пассаж хотели строить, чтобы местные лавки все разорить.
– Да как же это? – воскликнул Виктор. Он понимал, что в переделе собственности при любом строе нет ничего святого, но в его реальности до сноса церквей в целях бизнеса не доходило. Хотя… если магнатам вдруг помешает церковь или даже собор, то почему нет?
– Да вот, выправили бумаги, что якобы эта земля им принадлежит, и в одну ночь снесли. Заводские и не выдержали. Чуть было до погромов не дошло, но фачисты народ остановили.
– И как же им это удалось? – спросил Виктор, который полагал совсем обратное.
– Сказали, что, значит, плутократия народ на бунт провоцирует, чтобы казаков вызвать, ну а их дело правое. И пошли организованно и заняли городское правление. Вон сама с окна видела, как мастеровые по всей округе в центр шли… Целый месяц новая власть была. Восьмичасовой рабочий день ввели, школы бесплатно сделали, рабочий клуб открыли… База бронепоездов на сторону народа перешла, на Бежице тяжелые бепо стояли, с вот такими орудиями, если вдруг войска пошлют на подавление. Главный у них тут был такой Белокодов, может, слышали…
«Ого! – мысленно воскликнул Виктор, вспомнив толстую книгу в библиотеке особняка Альтеншлоссера. – Так он, оказывается, еще и из Бежицы!»
– Потом, конечно, отдали власть, но с условием, что землю обществу вернут и новый храм построят. Ну активистов с Белокодовым, знамо дело, в тюрьму, а потом, как Великий Голод был и фачисты в Москве и Питере к власти пришли, так их выпустили, только они в столицу выдвинулись. А новый собор вы, верно, видели, он у городского сада стоит.
– Силикатный? Да. Потрясающе…
Глава 7
Шнель-бидин
Над Бежицей плыли сиреневые сумерки. В глубокой стеклянной синеве неба багровели высокие, подсвеченные уже исчезнувшим солнцем, облака. Где-то недалеко начал репетировать соловей. Вечер не приносил прохлады: воздух, поднимающийся от нагретой, как камни в сауне, земли, был все тем же густым и жарким.
