Мисс Кларк была сухощавой плоскогрудой шатенкой и на обложку «Лайф» не просилась. Было в ее лице что-то фермерски-суровое; видимо, пару подбирали для чисто деловых отношений.
– One minute, please!
[42]
– Виктор протиснулся вперед нее в кабину и подумал о том, что эта баба, похоже, шпрехает
[43]
по-русски.
– Тяни его… так… аккуратно… штурвал спиной…
Терразини уже что-то надиктовывал в кабине, не желая терять времени.
Пол чуть дернулся влево; голос Терразини прервался; голова первого пилота качнулась вбок; Виктор уловил в дружном хоре двигателей какие-то перебои. Мимо Виктора пронесся охранник, которого звали Григорием; он обернулся, Быгов что-то показал жестами вслед.
– Двигатель заглох, что ли?
– Да, крайний на левом крыле. Терразини выровнял машину. Шубин пошел посмотреть, что там.
– Помочь?
– Он знает эти двигатели. Мы ведь тоже не кого зря набираем.
– Часто требовалось?
– Пока ни разу.
– Это мне и не нравится.
– Думаете, что…
– Увидим.
– Вы не волнуйтесь, – подскочила к Виктору Лена, – я однажды летала на калининском «извозчике», и у нас забарахлил мотор. Мы сели прямо на поле, представляете, все поле в ромашках и среди них белый-белый самолет, как большой лепесток ромашки. Потом мотор починили, и мы взлетели.
Самолет задрожал, и его потянуло влево.
Быгов беззвучно выругался; Григорий рванулся в коридор к люку в крыло. Из двери в кабину, стукнувшись головой о верх алюминиевого проема, выскочил другой охранник, который Степан Иванович.
– Второй и третий…
– Первый запускали?
– Да. Хрен там. С пятью на курсе не удержать. Глушить на правой плоскости нельзя: валиться начнем. Сейчас крутимся над горами, пока горючее не выработаем.
«Жалко Ильфа и Петрова…» – почему-то пронеслось в голове. И еще вспомнилось, что Сталин не любил летать самолетами.
«Правильно делал».
Лена порывисто схватила его за руку.
– Подождите! Послушайте… Ну у вас же что-то должно быть предусмотрено на такой случай? Там, в будущем? Вы понимаете?
– Не понимаю.
– Ну спасти, вытащить нас. Они же не должны допустить!
– А я знаю? Я знаю, что это?
– Ну неужели нет никаких идей? Ну придумайте же что-нибудь, вы же оттуда!
– Есть, – Виктор сглотнул слюну, – у этого птеродактиля посадочная скорость не более ста…
– Восемьдесят.
– То есть если распределимся по всему самолету, даже если он развалится при посадке, у кого-то есть шанс выжить. Когда найдут, надо передать, чтобы, если что, вместо меня послали двойника. Меня же в Штатах только по фотке знают.
– И это все? – театральным шепотом зашипела ему на ухо Лена, широко разевая рот, так что казалось, она сейчас проглотит его ухо, – вы сейчас думаете только о задании? Только о том, как предотвратить эту войну? Я не верю, слышите, не верю! Вы… вы знаете, они вас спасут…
– Лена, подождите, Лена… Вы не знаете, что это за война… У нас шансов через три года – как в этом самолете. Даже вон Ильф и Петров… один из них погибнет. Так хоть мы не зря жили, мы хоть попытались что-то в этом мире изменить, не знаю, получилось, не получилось, но все-таки после нас что-то останется, хоть эта попытка, не одна пустота…
В салоне потемнело, Виктор почувствовал легкую тошноту.
«Что за хрень, здесь же полярный день!»
И спустя мгновение:
«А если это они?..»
Глава 9
Нью-Димокраси
Ложка звенела в стакане. Напротив Виктора на койке сидел Быгов и пил ситро из чайного стакана в подстаканнике, не вынув из него ложки, – такие, знаете, красивые хромированные подстаканники с двуглавым орлом и мельхиоровая ложечка. Сбоку у двери сидела Лена, пристально глядя на него. И все то же натужное урчание двигателей, от которого на поверхности ситро танцевали круглые волны.
«Если это и есть тот свет, то откуда газировка?»
– Запустили? Моторы запустили?
– Елена Васильевна!.. – почему-то поморщился Быгов.
– Ну что Елена Васильевна?! – с отчаянием воскликнула Лена. – Ну что-то я не так сделала, что теперь? Пишите рапорт, пишите!
– Это был гипноз?
– Это было… Да, да, это был гипноз, вы должны были все забыть.
– Проверяете?
– Нам очень важно знать, был ли организован ваш отход.
– Понятно. Узнали или будет следующий пункт программы?
– Не будет, – ответил Быгов, – с нашей стороны эксперименты закончены, за американцев не ручаюсь. Вы можете отказаться; может, действительно вместо вас послать двойника…
– А если Даллес расколет двойника? Что с ним сделают?
– Такая работа, Виктор Сергеевич. Защищать отечество, народ, веру. Только не в дыму и пламени, но…
– Да бросьте вы. И коту понятно, что я должен лететь. Ну что вы все сидите, как на похоронах? Запишете в отчете, что выявлено важное свойство психики пришельца – не забыл после сеанса. Кстати, я еще не завтракал… ну и музыку, может, какую включить, а то еще черт знает сколько лететь, закиснуть можно.
Виктор щелкнул ручкой волюмконтроля у изголовья; динамик на фоне жужжания и потрескивания попытался забить гул моторов беспечным фокстротиком «Хочу тебя заполучить».
– Я распоряжусь насчет завтрака в каюту, – сказал Быгов, – и если не возражаете, хорошего коньяка? Я все-таки вам обязан до гроба. Нам вот, к сожалению, крепкое запрещено до конца рейса…
– Ну и не волнуйтесь, – ответил Виктор. – Вернусь – тогда вместе все и отметим, покажете мне хороший ресторан… или нет, лучше выедем на природу. Умеете шашлыки жарить? Нет? Ничего, научу. Надо будет сделать шампуры…
– …Дамы и господа! Наше путешествие подходит к концу! Через несколько минут наше воздушное судно совершит посадку на летное поле Нью-Димокраси. Просим всех пассажиров до остановки самолета оставаться на местах и ждать приглашения к выходу…
«Ну, наконец-то», – подумал Виктор. За несколько дней полета самолет ему надоел больше, чем вагон поезда от Чу до Москвы, несмотря на периодические посадки и приглашения прогуляться по твердой земле. Ильфа и Петрова он видел мельком в салоне, когда они интервьюировали О’Гилви, стараясь выкачать из времени на борту как можно больше путевых заметок, а Терразини ему все время попадался в туалете небритым и подвыпившим, и, самое главное, он оказался совершенно не похож на виденного под гипнозом.
