«Короче, типа председателя. Вроде и колхозов нет, а отношения те же».
– Чтобы стереть босса, Лонг искал в его прошлом аморальные поступки или коррупцию. Такие всегда находились, и тогда Лонг раскидывал тонны листовок, выступал по радио, объезжал всех на машине, выступая на митингах, и ставил на место босса своего человека. Уговаривать Лонг умел. В семнадцать лет он был коммивояжером и однажды, на спор с приятелями, уговорил старого негра купить себе подержанный гроб. Лонг стал читать цитаты из Библии, у негра полились слезы, и он потребовал гроб немедленно!
– Зачем же тогда он с таким талантом подался в политику?
– Политик – это тоже торговец, его цель – продать свой товар. Что заставило Лонга заняться товаром, именуемым властью? Слабость конкурентов на этой части рынка, а проще говоря – гнилость власти предыдущей. Когда оппозиция говорит о произволе Лонга, она лукавит. Лонг никогда и нигде не зажимал демократии. Он пользовался лишь тем, что уже произошло до него, и захватывал штат за штатом.
– Оранжевая революция…
– Как вы сказали?
– Да это научный сленг. Я слушаю, очень интересно.
– Противники говорили, что Лонг покупает избирателей. Но разве это так? Наоборот, избирателей покупали до него. Ездили по домам, говорили, что, если не проголосуют за правильного кандидата, кто-то в семье может лишиться работы или банк опишет имущество за долги, а если проголосуют за того, кого надо, – наоборот, кто-то получит место или что-то в этом роде. Твердо ничего не обещали и чаще всего обманывали. Босс же делал что-то для народа и ничего не требовал взамен. Например, раздавал детям бесплатные учебники. Вашим детям дают учебники, но у вас свободный выбор, вы можете взять и голосовать за кого хотите. Разве это – подкуп?
– Если сравнивать с шантажом и вымогательством… Нельзя не признать, что это значительный прогресс, – ответил Виктор и вспомнил, что самолет с одноразовыми шприцами, что ЕБН пригнал из Америки, тоже подкупом избирателей не назвали. Кстати, а что такое самолет? Сейчас одноразовые шприцы в каждой аптеке, рай для нариков. И трудно сказать, благо это или зло, раз они везде валяются и каждый может наступить.
– Конечно! – воскликнула Джейн. – Но я, наверное, слишком вас заговорила. Вы почти не пьете пиво. Может, оно несвежее? Тогда я позвоню, чтобы заменили.
– Пиво как пиво. Нормальное, хотя ничего необычного. У нас в России сейчас тоже варить научились.
– А у нас это просто национальный напиток…
– Да, кстати о пиве. Как Лонгу удалось втиснуться между двумя мощными партиями? У него же вроде своя?
– Уфф…
Джейн привстала и покрутила ручку приемника, где диктор начал слишком долго трепаться. Янтарный ящик посвистел и поймал фокстрот «Without That Gal», мелодия которого подозрительно напоминала «Шумел камыш».
Как здесь любят жить в ритме фокстрота, подумал Виктор. Какой-то обязательный ежедневный стимулятор, как кофе и пиво. И еще он невольно подумал, что Джейн все-таки приятная дама, и не из каких-то капризных и стервозных богачей.
– Как вам объяснить… Наверное, надо начать с того, что нашу политическую систему не совсем правильно называют демократией. В Америке никогда не было демократии.
– Да? – совершенно искренне удивился Виктор, которому в девяностых внушали совсем иное. – А что же было?
– Это можно назвать плюрализмом.
– Вы изучали не только иностранный язык.
– Виктор, мы русские. Наверное, мы единственный народ, в котором еще живет дух Возрождения и тяга к энциклопедическим знаниям. Остальных просто натаскивают, как узких специалистов. Так вот, политическая система Соединенных Североамериканских Штатов – это плюрализм. Свободная конкуренция разных групп элиты. При этом отношения элиты с чиновничеством или, скажем, рабочих с хозяевами или менеджерами – это диктатура. Такая вот двойственность. Двойственность есть и в политике – например, правящая элита проявляет себя диктатором по отношению к тем, кто пытается с нею конкурировать, но вместе с тем пытается создать у населения видимость, иллюзию демократии. Правящие круги всегда говорят от имени большинства народа, хотя представляют меньшинство. Это понятно?
– Не совсем, но суть ясна. Жирные коты поделили власть.
– Можно сказать и так. В этих условиях слон и осел – ну, республиканцы и демократы – не могли быть партиями, стоящими на каких-то твердых, приципиальных позициях. Здесь нет твердой партийной дисциплины, как хотел большевик Ленин. Это конфедерации разных групп со своими интересами. А раз партия – не совсем партия, если она не отстаивает интересов определенного социального слоя, то нет и демократии, как договора разных слоев. Есть видимость демократии, за которой стоят внутренние игры одной и той же олигархии. Говоря словами Босса, обе партии хотят содрать шкуру с простого человека, но расходятся в вопросе, как лучше его для этого подвесить на крюк – вверх или вниз головой.
– Вот как? А я, честно говоря, думал, что это со… большевистская пропаганда.
«К чему же, интересно, она клонит?»
– Надеюсь, вы не считаете Даллеса коммунистом? Так вот, Лонг впервые создал настоящую партию, с жесткой внутренней дисциплиной. Однажды он приказал выкрасть своего соратника, который саботировал его линию, и посадил его на неделю на необитаемый остров.
– И как на это посмотрел закон?
– А как надо смотреть на предателей, готовых продать интересы страны и народа? Что с ними делать, когда они, получив власть, торгуют страной направо и налево? По крайней мере, так Босс сам объяснял этот поступок. В России не пробовали так делать?
– В России это невозможно.
– Но почему?
– Тогда все острова скоро будут обитаемы.
– Поэтому в России в таких случаях обвиняют в заговоре и отправляют на каторгу или на виселицу?
– Вам хорошо рассуждать – на вашей территории не было мировой войны. А то, может быть, тоже островов бы не хватило.
– Может быть. Не спорю. Америке повезло. В любом случае мы только тогда можем выбирать из партий, когда партии представляют собой нечто определенное. Поэтому народ отверг слона и осла и проголосовал за быка. Бык – это эмблема партии Босса.
– Партия, которая быкует? – усмехнулся Виктор.
– Ну эмблему посоветовали из ассоциации с биржей. Знаете, «быки» и «медведи»?
– Что-то представляю.
– Вначале хотели сделать эмблемой медведя.
Виктор чуть не поперхнулся пивом. Вот это был бы превед!
– Что это с вами?
– Ну это… бык он как-то американистее. Типа родео и прочее.
– Босс тоже так сказал. Поэтому его и зовут Главрыбой.
– Кем?
С Главрыбой у Виктора твердо ассоциировалось нечто булгаковское.
– Ну как это точнее перевести… Кингфиш, король-рыба, царь-рыба… В общем, есть мелкая рыбешка, есть крупная и есть главная, главрыба, если следовать новой русской привычке сокращать слова. Сев в президентское кресло, Главрыба уволил из госаппарата почти всех служащих и набрал новых… А вы еще не передумали идти на пляж? Жара уже спадает.
