– А когда будем хорошо знакомы?
– Сейчас не надо об этом… Не останавливайтесь, пусть будет сто, тысяча поцелуе…
С той стороны, где остановилась машина, донеслись крики.
– Так это что, жандармерия? Кого-то забрали?
– Какого-нибудь преподавателя, какая разница… Будьте же решительны, не смущайтесь ваших порывов… в пределах порядочности…
Может, я зря усложняю, подумал Виктор. Лемешева тут нет, бегать не за кем. Зато теперь можно будет небрежно ронять в разговоре с подругой что-нибудь этакое: «Писатель Еремин? Да, конечно, знаю. У меня был с ним роман. Он клялся мне в любви среди цветов белой сирени. Такой страстный мужчина… А потом я его бросила. Разлюбила».
Веселина стонала в такт своему порывистому дыханию, широко раскрыв глаза, справа, со стороны блокированного дома, раздавались крики и женский плач, слева духовые и ударные весело и сладкозвучно выводили «Все хорошо, милая», шуршала упершаяся в спину ветка сирени, со станции долетали гудки паровозов. Для полноты картины не хватало соловья где-нибудь сзади.
– Надеюсь, вы не принадлежите к людям, которые хвастают своими легкими победами над девушками?
Они уже вернулись на дорожку. Жандармерия уехала. В клубном зале звучало танго, и Утесов пел про нежные чувства. Светила луна в тон сюжету шлягера. Сирень тоже цвела, правда, соловей в эту ночь сюда так и не прилетел.
– Конечно, не хвастаюсь. Зачем?
– Правильно. Вам в какую сторону?
– Знаете, я несколько старомоден и как-то привык к тому, что мужчина провожает женщину, а не наоборот. Так что если вы пойдете сейчас провожать меня, то потом я пойду провожать вас обратно, и мы будем ходить туда-сюда всю ночь.
– Да, наверное, это будет странно выглядеть… Мы еще увидимся. Только не делайте сразу далеко идущих выводов.
– Естественно. Зачем забегать вперед? А танцевать вы, наверное, тоже очень любите.
– Очень. Но я не жалею, что не осталась. До свидания.
– До свидания, Веселина!
Она упорхнула; мотылек ее блузки мелькнул в свете фонаря и исчез, шорох шлака под ее туфельками утонул в звуках джаза. Виктор улыбнулся и пошел к воротам, которые уже собрался запирать дворник.
Глава 8
На пороховой бочке
Как ни странно, по дороге по ночной Бежице на Виктора никто не нападал и не пытался похитить. Спокойно дойдя домой и поздоровавшись с Катериной и «родственниками», он уединился в своей комнате и предался размышлениям. Абсолютный пофигизм здешнего общества к репрессиям, с которым он сегодня столкнулся во второй раз, казался ему несколько неестественным.
«Ну как можно спокойно предаваться ласкам и танцевать, когда кого-то забирают? – думал он, глядя на звезды в полуоткрытом по случаю жары окне. – Там же все-таки люди. Здесь все такие индивидуалисты? Не похоже. Или тех, кого забирают, не относят к таким же людям? Наверное, второе. Они для них уже другие. Фашистские… нет, здесь большевистские вампиры, враги народа, выродки… стоп, выродки – это у Стругацких. И когда фашисты – в смысле не эти, а которые гитлеровские – сюда придут, они не будут считать за людей нас и могут нас уничтожать, оставаясь в душе порядочными. Вот что значит недемократичное общество. Хотя, а далеко ли демократичное-то от него ушло? Если наши попы менторским тоном вещают о страшном грехе богоотступничества, может ли человек в нашем обществе спокойно и открыто сказать «Бога нет», то есть то, что пишут на трамваях во второй реальности? И не дойдем ли мы до такого состояния, что людей, отказавшихся от религии, будет убивать слепая толпа, как в позднее Средневековье, и всем будет все равно, потому что вставших с колен перестанут воспринимать как людей? Или просто все пойдет по еще одному кругу, и на Святое Писание будут смотреть столь же безразлично, как Геннадий Хазанов на материалы очередного съезда КПСС? Да, кстати, материалы. Надо посмотреть, что же опять на дом задали…»
В портфеле оказалось что-то вроде досье по организации, именуемой Оркобюро.
Виктор протер глаза и еще раз перечитал название в формуляре на коленкоровом переплете: Оркобюро.
«Это что, уже гоблинский перевод пошел?» – подумал Виктор и на всякий случай понюхал папку. Папка пахла пылью, бумагой, копировальным аммиаком, коленкором, фотоэмульсией и клеем, что явно свидетельствовало о ее реальности. Он развязал тесемки, стал знакомиться с документами.
К оркам, как выяснилось, эта контора не имела никакого отношения, а расшифровывалась как «особое ракетное конструкторское бюро». Основано оно было тем же самым Эрлих-Кричевским, и не удивительно, ибо он был поставлен руководить чем-то вроде Миноборонпрома. Институт своевременно финансировался, а для работы в нем были приглашены, в частности, такие известные Виктору личности, как Лангемак, Клейменов, Королев и Глушко. После осуждения Эрлих-Кричевского нагрянула комиссия и откопала убийственный и грамотно обоснованный компромат. Снаряды «катюш» улетали с направляющих по самым невероятным траекториям. Некоторые из них шлепались на землю в нескольких метрах от пусковой установки, спустя секунды оживали и летели куда угодно, в том числе и в направлении самой установки. Заключения военных по целой куче разработанных ракетных снарядов на твердом топливе были единодушны – системы созданы в отрыве от реальных потребностей армии, боевое применение неясно, результаты стрельб совершенно неудовлетворительные, а само оружие крайне опасно в обращении.
По жидкостным ракетным двигателям, то есть по тем, которыми занимались Королев и Глушко, ситуация была еще более беспросветной. Начинаний была масса – баллистическая ракета, морская реактивная торпеда, зенитные ракеты, крылатые ракеты и реактивный самолет, – но ни по одному из направлений добиться какого-либо положительного результата не удалось. Опытные образцы постоянно взрывались, системы управления отказывали, эксперты убедительно отмечали невозможность обслуживания установок с ЖРД в полевых условиях. Как итог, деятельность Оркобюро была признана подрывной и направленной на растрату казенных средств. В конце прилагался список осужденных сотрудников.
Бегло взглянув на список, Виктор вскочил с кровати и пулей вылетел в гостиную, где «родственники» уже ставили раскладушки.
– Мне надо связаться со Ступиным! Срочно!
Антон невозмутимо вытащил из-за шкафа полевой телефонный аппарат, покрутил ручку и передал трубку Виктору.
– Слушаю, – раздался знакомый и уже несколько сонный голос штабс-ротмистра.
– Это Еремин говорит.
– Я понял. Что случилось?
– Я по поводу Королева, Глушко, Лангемака и еще ряда сотрудников Оркобюро. Их надо немедленно освободить!
– Уже. Как только ознакомились с вашей «статьей». Точнее, пока мы их привлекли для участия в оперативной деятельности. Пересмотр дел, сами понимаете, потребует времени, да и чтобы настоять на нем, нам нужны основания.
