– Вот ваш заказ, пожалуйте! – Розовощекая передовица-официантка быстро расставила тарелки и бокалы. – Вино открыть?
– Да, конечно.
Официантка ловким движением вытащила пробку. Жидкость цвета заката заплескалась в тонком стекле дятьковского производства.
– За этот вечер, за вас, Лена…
– За этот прекрасный летний вечер… – Она неторопливо поднесла бокал к губам. – Неплохой букет. Настоящая Массандра.
– Сейчас там неплохо. Правда, море, наверное, еще не согрелось.
– Вы там были?
– Да. В Ливадии, в Ялте, Алуште, Гурзуфе… Ездил в Бахчисарай смотреть знаменитый ханский дворец и фонтан Слез. Как там у Пушкина: «И я твой мрамор вопрошал…»
– А в Москве были?
– Был в Москве, в Ле… летом был в Москве… и зимой тоже… В Петербурге был… летом.
– В Петербурге бывали? Я же оттуда родом. Это потом в Москву переехала. Как вам Петербург?
– Прекрасно, все старинные здания просто великолепны… Исаакий, Зимний дворец, Летний сад, Петропавловка… все сохранено. В Петергофе побывал, в Гатчине, в Пушкине… в пушкинском лицее, это где Царское Село. Столько красоты, столько музеев…
– Да, а Москва лишь недавно стала преобразовываться. Грандиозные планы, везде реконструкция и передвижка зданий. Церковь выступила против сноса Сухаревой башни. Но поскольку она мешает движению транспорта, ее передвигают в скверик. А на Воробьевых горах строят гигантский Соборный Дом.
– Собор новый?
– Нет, Соборный Дом – это для народного собрания. Он будет самым высоким зданием в мире. На его вершине поставят, как на Александровской колонне, огромную фигуру ангела с крестом.
«Так. И тут строят Дворец Советов. Правда, уже на новом месте».
– Прошу прощения, можно пригласить вашу даму?
У столика остановился какой-то толстячок, в маске с накладными усами и в картонном цилиндре, оклеенном блестящим станиолем. Судя по голосу и тону, было ему под сорок и он привык к славе ловеласа, несмотря на не слишком спортивную фигуру. Небольшой джаз после откланявшихся степистов начинал вступление к «Блондинке».
– Дама уже приглашена, – ответила Лена.
– Да, прошу вас, – ответил Виктор, подавая ей руку.
– Жаль… жаль… – пробормотал толстячок. – Прошу прощения… – начал он, обращаясь уже к другому столику.
– Вы любите танцевать, но фокстрот у вас уже вышел из моды, – шепнула Лена на ухо Виктору, когда они кружились со всеми перед эстрадой, периодически обрывая кидаемые с боков ленты бумажного серпантина. – Угадала? Вы боитесь сильно прижиматься.
– Не боюсь, просто вас супруг не будет ревновать?
– Он пару лет назад сбежал к богатой дуре.
– Простите. Я не хотел напоминать.
– Ничего. Я считаю, это лучше, чем однажды понять, что ты для него всего лишь вещь. Даже как-то сразу легче стало. Но вы не стеснительны, вы просто не привыкли фокстрот. И темп у вас медленнее. Быстрые танцы у вас парами не танцуют?
– Ну смотря кто… Но на праздниках обычно нет.
– Квикстеп, шимми, чарльстон, румбу?
– Это бальные танцы.
– Бальные? Как мазурка или па-де-катр? А линди-хоп, джиттер-баг, джайв? Их тоже?
– Это, скорее, спортивные.
– Танцы у вас спорт?
– Ну не все… Спортивные танцы. Есть даже спортивные танцы на льду.
– У нас тоже. И кто чемпионы? Норвежцы или голландцы?
– Наши.
– Ваши – это кто?
– Наши – это наши. СССР, Россия. Конечно, иногда проигрывали, но в целом…
– С ума сойти! Как бы хотелось посмотреть! Знаете, я зимой хожу на каток. Но для фигурного там специальные коньки нужны.
– Вы даже представить себе не можете, как это красиво…
Глава 12
Минута славы
После пары медленных танцев, которые у Виктора получились гораздо лучше, они присели обратно за столик.
– Вы правы, неплохой мускат, – согласилась Лена, – и очень легкий. Совершенно не чувствуется.
– Тогда за ваше умение танцевать.
– Нет, лучше за ваших танцоров на льду. Как вы сказали… Фигуристов?
– За наши спортивные достижения.
– И у нас обязательно будут достижения. Составлю записку, чтобы в России открывали школы танцев на льду. Чтобы учили с самого детства.
– А сейчас, – громким голосом возвестил с эстрады конферансье, крупный лысоватый мужчина, – у нас конкурс! Приз – бутылка французского шампанского!
– Не обращайте внимания, – сказала Лена, – на крупный приз они выдают такое задание, чтобы никто не выполнил.
– Конкурс такой, – продолжал конферансье, – кто вспомнит и споет лучшую песню про Бежицу или Брянск! Смелее, господа, смелее!
– Вот видите, – заметила Лена, – я же говорила. Таких песен не сочинили.
– Я знаю! – поднялся Виктор.
Конферансье был несколько удивлен, но в принципе не все ли равно, чем развлекать публику?
– Вот и первый участник конкурса! Господа, сам знаменитый писатель Еремин! Прошу на сцену! Только условие – не частушки!
– Не частушки! – ответил Виктор, пробираясь между столиками. Собственно, шел он не ради шампанского. Это был шанс прославить родной город.
– Что желаете исполнить?
«Блин, а ведь «Шумел сурово брянский лес» тут не пойдет. И вообще все партизанское. А других-то не помню. Точнее, слышал что-то современное, но не помню. А если… Почему бы и нет?»
Он подошел к оркестру.
– Значит, мелодия несложная, там-па-па-да-дам, там-па-па-да-дам…
– Вот так? – Пианист заиграл что-то очень близкое к оригиналу.
– Примерно… – Виктор повернулся к публике. – Дамы и господа! Голоса у меня нет, поэтому очень прошу подпевать повтор. Начали!
…Если б знали вы, как мне дороги
Наши брянские вечера…
«Какая разница, – думал Виктор, – все равно этой песни еще не знают, и вдруг ее в этой России не узнают никогда, мало ли какие случайности, да и не все доживут до конца пятидесятых – почему бы не дать ее сейчас? Тем более что вначале там были не «подмосковные», а «ленинградские»
[31]
, так что и наш город имеет право».
«Если б знали вы, как мне дороги…» – подхватили столики, за ними – стоявшая подле публика. Виктор видел, как к эстраде из глубины парка спешили люди, словно мелодия была для них паролем, сигналом сбора.
