Трудившаяся спозаранку дворня тоже отреагировала на клич. Два холопа, разбиравшие дровишки, аж присели, а взбегавшая на крыльцо девка так и обмерла. Чуть не уронила глечик с парным молоком…
Тут же из длинного дружинного дома, будто только и ждали, толкаясь и гогоча, вывалили гридни и отроки. Полуголые, здоровенные, счастливые от избытка силы… Кто-то немедленно взвыл по-варяжски, остальные поддержали…
На крыльце появилась очень недовольная боярыня Сладислава.
Но поглядела на счастливого мужа и тоже заулыбалась.
Однако на гридней прикрикнула:
– Что девок пугаете? Не в поле, чай!
Парни засмущались, вспомнили о почтении, поклонились в пояс: сначала боярыне, а только потом – батьке-воеводе.
Чем еще больше развеселили Сергея. Его всегда забавляло, что и челядь, и гридь боятся его малышки-жены более, чем своего батьки.
– Шел бы ты в дом, муж, – сказала Сладислава. – Не по годам тебе – голым на морозе.
– Да разве ж это мороз? – удивился Сергей. – Вот на Белозерье да, мороз! А здесь не зима, а баловство одно! Такой снег, Сладушка! Озимым – самое то! Радоваться надо!
И стремительным броском взлетел на крыльцо, подхватил жену и прыгнул в сугроб уже вместе с ней.
– Пусти, медведь! Сдурел?
Сергей понял, что Сладислава рассердилась всерьез, коли ругает его, да еще – при посторонних, тотчас поставил жену обратно на крыльцо, взялся отряхивать от снега…
– В дом иди… баловник! – От его покаянного вида гнев боярыни прошел, и она вдруг заулыбалась, потому что это счастье, когда с тобой рядом – муж, любимый, сильный… Живой.
Гридь, уже забыв о выговоре, вовсю возилась в снегу: боролись, кидались снежками… Большинство – с севера. Снежок им – в удовольствие. Холод – бодрит. Пробежаться босиком по пороше километров этак пять – запросто.
Воевода вошел в дом, где ему тут же заботливо накинули на плечи корзно-плащ, а Сладислава, не дожидаясь, пока другая девка перьевой метелочкой очистит ее одежду от снега, кликнула старшего над дворовыми и приказала строго: как только мужнины вои отбалуют – снег со двора прибрать дочиста. А то такая грязюка разведется…
Затем сошла с крылечка и двинулась в обычный утренний обход: по многочисленным дворовым постройкам – проверять, все ли трудятся, не завелись ли бездельники? Холопы – они такие. Чуть попустишь – и потом только поркой характер поправить можно.
Из флигеля, дружной парочкой, вышли почтенные седовласые мужи: Рёрех и Артак. Старый варяг, одноногий и одноглазый, холода не боялся ничуть – в одной нательной рубахе с богатой обережной вышивкой и в синих штанах из тонкой шерсти. Рёрех вежливо поклонился боярыне, и та ответила ему еще более низким поклоном. Пестуна своего мужа она почитала выше себя.
Закутанный в меха, но все равно зябнущий парс Артак кланяться в пояс не стал. Лишь кивнул:
– Доброе утро, госпожа моя!
– И тебе добра! Велю получше печь растопить. Вижу – мерзнешь.
– Благодарю за заботу! Старость не делает кровь горячее.
Рёрех хмыкнул. Он был намного старше парса, но на холод не жаловался. Ну да он и родился на севере, у Балтийского моря, а парс – на земле иранской, где снег бывает только высоко в горах.
– Стол накрыт в трапезной, окажите милость – откушайте, – ласково проговорила Сладислава.
– Благодарим сердечно, хозяюшка, – вежливо отозвались оба.
Варяг и парс нисколько не сомневались, что завтрак их ждет. Но им было в радость проявить уважение боярыне. Так же как и ей – им. Родные, чай. А после того, как втроем выхаживали воеводу от страшных ран, полученных на острове Хорса в последнем бою князя Святослава, меж ними, столь разными, установилась такая прочная связь, какая редко бывает и у кровных родичей.
Сладислава двинулась дальше, аккуратно, чтоб не зачерпнуть снег, приминая сугроб желтыми сафьяновым сапожками, отороченными мехом и украшенными жемчугом, а деды двинулись к крыльцу, чтобы составить компанию боярину-воеводе. Кроме них нынче – некому. Старший сын князь-воеводы Артём – в своей вотчине, Угличе, Богуслав – в дальнем походе, приемный сын Илья гостит у Стемида Большого, князя белозерского, а дочь Дана – в Тмуторокани, с мужем Йонахом.
Нельзя сказать, что большой дом князь-воеводы опустел. Что ни день – гости, свои и заморские. На подворье – тридцать три дружинника и вдвое больше челяди…
Да только завтракать хозяин любит с теми, кого почитает ровней. А таких дома четверо: Рёрех, Артак да сам воевода. Ну и Сладислава, конечно, хотя она давно уж позавтракала. Ее день начинается затемно.
– Воевода, к тебе ромей! – Отрок из ближней дружины, беспардонно ввалившийся в горницу, заставил Духарева отвлечься от письма. А письмо между тем было весьма интересное – от сына Богуслава.
Проделав далекий трехмесячный путь аж из самого Багдада, послание оказалось в руках боярина только вчера. Булгарский купец доставил. Однако сразу читать его Сергей не стал. Вскрыл, убедился, что написано сыном собственноручно, сообщил об этом жене – и отложил удовольствие на утро.
– Пусть ромей подождет, – недовольно проворчал воевода.
И вернулся к чтению. Письмо было почти сплошь позитивное. Богуслав сумел отыскать в Багдаде нужных людей, установил деловые контакты.
Вообще-то предполагалось, что Богуслав не поедет дальше Шемахи, но выяснилось, что почтенный булгарский лекарь и ученый Юсуф ибн Сулейман направляется именно в Багдад и там у него вроде бы неплохие связи. Поразмыслив, Богуслав решил, что стоит продолжить путь. И не ошибся. Булгарский ученый действительно пользовался в Багдаде известностью. Богуслав арендовал дом, в котором поселился вместе с Юсуфом, – и опять не прогадал. О русах в столице халифата тоже знали: торговали уж лет сто, не меньше. Но инициатива всегда исходила от арабов, и арабские купцы были не склонны пускать конкурентов в собственный огород. Однако не купцы были главными в Багдаде. Даже те из них, кто отважно пускался в столь далекий путь.
Уже на третий день после того, как Богуслав поселился в Багдаде, его дом посетили несколько ученых мужей весьма серьезного уровня. Беседовали на арабском, но Богуслав многое понимал, потому что уже успел прилично овладеть и этим языком. Равно как и Лучинка. Они очень старались, ведь арабский был «базовым» научным языком Востока. Примерно как латынь – на Западе.
Само собой, Лучинку к непосредственной беседе не допустили. Не те здесь законы. Зато разрешили побыть за занавеской и даже ответить на пару-тройку вопросов.
Следующее научное сборище прошло в расширенном составе…
Так и повелось. Богуслав готовил угощение, а ученые мужи вкушали яства, потребляли шербет и обменивались мудростью. Расспрашивали и Богуслава. О жизни и нравах русов и варягов в Багдаде истории ходили самые экзотические. Еще ученых мужей (а по совместительству – советников власть имущих) весьма интересовал пришедший в упадок Хузарский хаканат. Кое-кто в арабском мире был совсем не прочь прибрать к рукам богатые и выгодно расположенные земли. Впрочем, Богуслав об этом интересе ведал и раньше. Еще он понимал: у арабов – получится. Отец в свое время объяснил и обосновал: русам весь хаканат не удержать. Хорошо, если удастся сохранить за собой хотя бы треть. По-любому, Каспий для Руси потерян. Владимир – не Святослав.
