«А вот это, видимо, правда. Слишком недавние события, Аристарх сам был свидетелем Но, что интересно, – табу. Не болтают об этом в Ратном, даже и намеков не слыхать. Похоже, психологический шок дает себя знать до сих пор. Впрочем, на недавний бунт теперь придется взглянуть совсем иными глазами – как на попытку добить род Лисовинов. Вот оно как оборачивается-то…»
Сильна была ратнинская сотня – во времена мятежа полусотника Митрофана насчитывались в ней восемнадцать десятков зрелых воинов
[23]
да много лет подряд имелись на подхвате по несколько десятков новиков. А осталось под рукой Агея – слезы – меньше девяти десятков, да и то вместе с новиками, которых тоже было не так много, как в прежние времена. Видать, побились промеж себя христианский Бог да Перун об заклад – чья возьмет в Ратном? Поспорили, а потом, глядя на результат, горько о том споре пожалели, Велес же, в своем подземном царстве, хихикал злорадно да ладоши потирал.
Тогда-то и порешили перуничи, что каждый из них обязан обрюхатить по пять холопок, а из родившихся мальчишек воспитать пополнение для сотни. Сказано Перуновым жрецом, правда, было несколько иначе: «Самое меньшее пять, а так – кто сколько сумеет. У кого же и пятерых не выйдет, друзья и соседи пускай помогают, а буде случится у кого через те дела от жены недовольство, так и власть употребить не грех!»
«Какой сюжет для порнофильма! Особенно насчет соседской помощи – дас ист фантастиш! Впрочем, помнится, один из римских пап, по тем же самым причинам, разрешил в Германии многоженство».
И с чего ратнинский поп поперек этого дела встрять решил? Нажаловался ему кто-то из баб, но ведь сами же христиане и говорят: «Жена да убоится мужа своего!» В церковь Агей заходить не стал, на улице попа отловил и крестил тот, через девять-десять месяцев, прижитых в грехе младенцев, шепелявя изрядной прорехой в передних зубах. А крестить ему пришлось тогда много – перуничи постарались на общее благо так, что аж самим удивительно сделалось, праздная баба
[24]
в том году в Ратном редкостью была!
А спустя некоторое время – новая беда! Явились в Ратное княжьи люди в поисках последнего выжившего сына Агея. Провинился Кирюха – княжью дочку украл. На старшего Лисовина смотреть страшно было, почернел весь, враз постарел, шутка ли – род пресечься может! Начали ему друзья намекать, мол, не старый еще, женись второй раз. Все настойчивей и настойчивей намекали, даже с десяток невест присмотрели, каждый на свой вкус. Но Агей все эти намеки однажды пресек раз и навсегда! Встал на капище под идолом и объявил: «Будет нам знамение! Если Корней уцелеет, правы мы были, а если сгинет – кровь односельчан пролили неправедно, тогда пресечение рода Лисовинов станет искуплением того великого греха!» Перечить Агею не осмелился никто.
Не пресекся род, вернулся Корней в Ратное! Награжденный и обласканный великим князем Киевским, с красавицей женой княжьих кровей, да еще и двух внуков Агею привез – Фрола и Лавра. Вранье это, будто ратнинский поп нарочно, чтобы напакостить Агею, такие имена близнецам дал, а Агей его за это еще раз отметелил. Крестили детишек в Киеве, и на крестинах сам великий князь за здоровье младенцев чашу осушил.
Воспрял духом Агей, даже будто помолодел, и перуничи возрадовались знамению, подтвердившему их правоту, а выжившие твердые христиане стали после ратнинской резни именовать сотника Бешеным Лисом. Хоть и звали его так только за глаза, Агей об этом прозвище знал и даже, кажется, им гордился. Однако недолго длилось отцовское счастье ратнинского сотника – умеет христианский Бог посчитаться за проигрыш, пусть даже и в пустячном споре, недаром же в десяти заповедях он сам себя именует Ревнителем! Поругались Агей с Корнеем, да так, что сын даже из отцовского дома ушел, благо что после истребления почти половины твердых христиан свободного места в Ратном много стало.
Мирился Агей с сыном долго и тяжко, скольких трудов это стоило невестке Аграфене, только она и знала, да еще старуха Добродея, чье участие в конце концов и решило дело. А все потому, что не смирились твердые христиане с победой перуничей, и если не выступали открыто, то втайне выдумывали то одно, то другое.
«Э! Господин бургомистр! А из-за чего поругались-то? Или тоже неприлично рассказывать? Ладно, решили же вы, сэр, не перебивать – терпите теперь».
Перво-наперво, месяца еще не прошло после ссоры, явился к Корнею молодой ратник Данила и сообщил, что одиннадцать молодых воинов порешили собраться в десяток и желают избрать себе десятником его – Корнея Лисовина. Был Данила из рода сотника Петра (того, что сам от сотничества отказался), и все молодые ратники в новом десятке были из твердых христиан. Агей аж задохнулся от возмущения, когда повестили на сходе о том, что его сын дал согласие стать десятником. Однако против обычая не попрешь – имеют право ратники выбирать себе десятников. Примирение же отца и сына это избрание затруднило еще больше.
Потом новая забота вылезла – измыслили (опять же твердые христиане) собирать Совет опытных воинов, носящих на пальце серебряное кольцо, даваемое за десять побед в поединке с равным противником. Обычай этот принесли с собой черниговцы, говорят, сам князь Мстислав такими кольцами своих храбрецов жаловал. Авторитетом среброносные ратники пользовались очень серьезным, а уж собравшись вместе, могли и самому сотнику окорот дать. И как-то так вышло, что начал этот Совет довольно быстро наполняться зрелыми мужами из твердых христиан, и перуничи оказались в нем в меньшинстве. Подозрительно это показалось Агею, но все по правилам – каждый раз есть два-три свидетеля, да зачастую один из них десятник. Так мало того – трех лет не прошло, как пришлось сотнику надевать серебряное кольцо и Корнею да сидеть с ним на Совете глаза в глаза. Редким по ловкости мечником оказался Корней, да к тому же, если перед сечей выкликали противники поединщика, Корней всякий раз вызывался первым. И побеждал! Почитай, половину из десятка побед, надобных для получения серебряного кольца, он так и добыл – у всех на глазах! Зауважали Корнея Агеича в Ратном непритворно, тут уж и Агею деться некуда было – помирился с сыном.
Прожил Агей после этого еще долго. Дождался, пока вырастут и женятся внуки, дождался даже того времени, когда жена внука Фрола, после двух дочек, родила мальчика – правнука. Крестили того Михаилом.
А погиб Бешеный Лис через несколько месяцев после рождения правнука Мишки, нелепо и обидно, даже тела не нашли – положили в домовину одежду и оружие. Перуничи справили по сотнику тризну, окропив алтарь кровью черного коня, и порешили двигать в сотники Корнея, которому шел уже тридцать седьмой год и который только что приобрел свое зловещее прозвище «Корзень».
