Егор и Родион переглянулись. Такая трактовка никогда не пришла бы им в голову, но воздействие оказалось сокрушительным, достигло цели!
– Я виноват! Я понимаю!.. – Вадим Федорович вдруг вывернулся, обхватил колени Малехова. – Я не хотел! Не хотел!.. Русанов меня заставил!.. Боже мой… Вы же знаете, он мог!
Малехов попытался вырваться, разорвать кольцо дрожащих, цепких рук, но Метелин не отпускал, выл:
– Я не хотел!.. Не убивайте меня!.. Я не хотел!..
Родион влепил ему пощечину, затем присел на корточки, поймал полубезумный взгляд, тихо сказал:
– Замолчи. Никто тебя не тронет. Ну? Давай. Успокойся. Расскажи нам, в чем суть эксперимента? Почему тела соединены с кибернетическими блоками? Вот, хорошо, – он разговаривал с ним, как с ребенком, вытирал слезы, медленно приводил в чувство. – Зачем тут фрагменты хондийских кораблей? Только не вздумай снова врать. Каждый пандорианец знает универсальный язык. Мы успешно общались с хонди. Ты меня понял?!
Метелин часто закивал.
– Коммуникация, – хрипло выдавил он. – Их коммуникация основана на феромонах! Это такие летучие соединения, хемосигналы, управляющие многими процессами…
[4]
– Знаем, можешь пропустить, – прервал его Егор. – Разные запахи. В чем суть?
– Русанов поручил мне выяснить, каким образом устроены их железы! Еще его интересовало, какой именно процесс нервной деятельности продуцирует феромоны – осознанное мысленное усилие или рефлекс?
– Выяснил?
– Да! Еще на Земле я изучал насекомых, а первые опыты проводил в лабораториях Эриды. Над образцами нашей фауны, разумеется. Со мной работал Нарушев, из отдела кибернетических технологий. У нас уже имелся некоторый опыт, и дела здесь пошли довольно быстро!
– По существу. Без пространных пояснений! – потребовал Родион.
– Мы использовали адаптер, созданный еще на Эриде. Я вырастил хондийский нерв, Нарушев модернизировал устройство, дополнил его искусственной нейросетью и программами модуляции хондийских нейронных импульсов. В целом адаптер получился совместимым с нашими имплантами… Искусственная нейросеть обучалась распознаванию человеческих мысленных образов и преобразовала их в импульсы, передаваемые на хондийский нерв. Тот в свою очередь воздействовал на железы, побуждая их выделять определенный феромон!
– Вы разрабатывали оружие подчинения?! – похолодев, уточнил Малехов.
– Нет. Цель была другой. Русанов хотел знать, можно ли после усовершенствования наших имплантов читать маркеры пути, ориентироваться на борту хондийских кораблей, а в перспективе – управлять ими.
– Чего реально удалось достичь? – заинтересовался Родион.
– Многого! – Метелина вновь охватило лихорадочное возбуждение. – Здесь, в лаборатории, есть фрагмент переборки с мембранной дверью и приборные панели с их корабля, – он оглянулся, заметил, что все перечисленное на месте. – Мы научились открывать и закрывать живую перегородку, считывать и даже менять маршрутные маркеры, расшифровали, а затем симулировали некоторые простейшие команды, поняли, что без хондийского нерва невозможно перехватить контроль над сложными функциями, например, пилотировать корабль!
– Значит, исследование зашло в тупик?
– Нет. Но его развитие… поймите, есть черта… – он явно лукавил, но никто уже не обращал внимания на попытки Метелина вывернуться из неприятной ситуации. – Я говорил Русанову, но он не слушал, хотел найти добровольца для имплантации нерва, но потом изменил решение, велел экспериментировать на андроиде.
– Почему свернули эксперимент?
– Мы работали постоянно! В изоляции. Даже не знали, что происходит вокруг, пока этот сектор не начало подтапливать. Компьютерная сеть рухнула, генератор заглох, терминалы повредило водой. Мы попытались отыскать Русанова, но он исчез.
– Кто еще входил в вашу группу?
– Нарушев и Шульгин!
– Имплантация нерва, управление хондийской техникой – это вообще возможно? – тихо спросил Бестужев.
– Вполне, – снова закивал Метелин.
– А как же чуждая семантика? – с сомнением спросил Малехов.
– Не такая она и чуждая, раз существует универсальный язык межрасового общения, – ответил Метелин.
– Короче, феромоны – ключ? – Родиона интересовала только практическая сторона вопроса. – Код доступа к мнемоническому интерфейсу?
– Да! Но мы не можем им воспользоваться. Интерфейс совершенно не изучен. В процессе управления передаются и считываются запахи, нервные импульсы. Их сочетания очень сложны.
– Должно существовать решение! Почему здесь три особи? Иерархия? Выяснили, кто на самом деле управляет системами, разумный хонди, рабочий или боец?
– Мы не успели. Но мне кажется, иерархия играет важную роль! Когда в лабораторию доставили фрагмент переборки, то с выростом, похожим на пульт, был соединен хондийский рабочий! Он буквально сросся с постом управления!
– А генетический материал для нерва брали от разумной особи?
Метелин кивнул.
– Значит, разумный хонди в процессе управления отдает рабочему простую, односложную команду? – Родион размышлял вслух. – Иначе такая система потеряет эффективность, например, при пилотировании или в бою!
– Вопрос: насколько простую?
– Односложную! – повторил Родион. – Лети в таком-то направлении. Включи или выключи. Стреляй. Что-то типа этого.
– А рабочий такой умный, да? Управляет сложными системами?!
– Он – нейрокомпьютер. Не больше и не меньше. Биологическая подсистема, узкоспециализированная, заранее обученная эффективно работать с определенным оборудованием!
– В этом есть смысл, – подумав, подтвердил Метелин. – Например, тем же шлюзом управляет фрагмент нервной ткани, реагирующий на определенный запах.
– Значит, в теории, мы можем захватить их корабль?! – спросил Бестужев.
– Только в теории, – нахохлился Метелин. Страх отпустил. Он видел заинтересованность окружающих и уже перестал опасаться за свою жизнь. – Эксперименты с андроидом, на основе которого мы постепенно создавали киборга, прерваны. Все созданные материалы безнадежно испорчены.
