— На что?
— На вероятностный калькулятор, изобретенный нашим коллегой, Чарльзом Бэббиджем. Это устройство усилит способность мистера Спика анализировать ситуации и вырабатывать стратегии. Оно управляется часовым механизмом, видите ключ?
— А он что… согласился на это? — остолбенело пробормотал Суинберн.
— Он был не в том состоянии, чтобы соглашаться или спорить. Он лежал без сознания и умирал. А мы спасли ему жизнь.
Крышка саркофага закрылась, и Спик исчез из виду.
— Ну что, Алджернон Суинберн… — сказал Дарвин, ввинчивая в поэта глаза-буравчики. — Теперь послушаем вас.
Суинберн мрачно посмотрел на своих похитителей. Кашлянул и облизал губы.
— Я отвечу, — хрипло заговорил он. — Вы наполняете империю такими машинами, которые вносят в жизнь хаос. Вы выводите «специалистов», которые на самом деле будут чем-то вроде трутней в ученом улье. Вы используете биологию, чтобы создать низший класс безмозглых рабов. И все это только для того, чтобы в Британской империи воцарилась власть ученых, которые хотят захватить весь мир. Я правильно понял?
Дарвин покачал гигантской головой:
— Свести такую сложную картину мира к столь примитивному умозаключению… Ну ладно, чего от него еще ждать?
— А хотите вывод? — спросил Суинберн.
— Давайте.
— Вы гребаные маньяки, вот вы кто! Все!
Из страшного туловища Изамбарда Кингдома Брюнеля вырвалась струя пара, оно двинулось на Суинберна и угрожающе нависло над ним.
— Оставь его, Изамбард, — велел Дарвин. — Не стоит того…
Туловище-машина успокоилось, но поршень на плече продолжал подниматься и опускаться, а меха — скрипеть и вздыматься, словно грудь больного человека.
— На такое не способны нормальные люди! — заорал Суинберн. — Как это можно собирать информацию и следить за экспериментом с трубочистами на протяжении нескольких поколений? Поколений! Вы что, собираетесь жить вечно?
Грохочущий смех Дарвина заглушил шипение и треск электрических разрядов.
— Он не безнадежен! — объявил Дарвин. — Ты смотришь в корень, Алджернон Суинберн. Время — вот главная проблема! Однако у нас есть…
— Стоп!
Крик долетел откуда-то из-за спины поэта, такой громкий, что эхо от него растворило в себе всю какофонию зала.
— Что там еще? — недовольно спросил Дарвин, и туловище Фрэнсиса Гальтона шагнуло вперед, таща за собой длинный кабель, подняв руки и размахивая шприцем, как оружием.
Со слабым жужжанием одна из рук Брюнеля выдвинулась вперед, и зажим сомкнулся на ее запястье.
Зазвенели колокольчики.
— Простите, Изамбард, нас застали врасплох, вот и все. Подойдите, мистер Олифант, и объяснитесь.
Брюнель отдернул руку, Гальтон опустил свою, и к Дарвину приблизился Лоуренс Олифант.
— Вот это да! — воскликнул Суинберн, даже забыв о своем страхе. — Настоящий хит-парад уродов!
Олифант бросил на него злобный взгляд.
— Не вижу отметину у него на лбу, — сказал альбинос. Его ледяной голос вновь заставил поэта содрогнуться от ужаса. — Вы извлекли клетки?
— Нет необходимости, — ответил Дарвин. — Ведь он мужчина, хотя и выглядит юным, как мальчишка.
— Я знаю. Это Суинберн, поэт. Придурковатый малый, которого в последнее время часто видели вместе с Бёртоном.
— Да? А мы не знали…
Олифант нетерпеливо стукнул о пол концом трости.
— Конечно! — рявкнул он. — Вы слишком увлеклись, открывая ему ваши планы, и даже не подумали спросить о его собственных!
— Это был эксперимент.
— Чтоб он провалился! Вы — машина, которая собирает факты и делает выводы. Как же вам не пришло в голову, что, рассказывая ему о нашей программе, вы сливаете информацию врагу?
— Мы не знали, что он враг!
— Вы идиот! Надо в каждом человеке видеть потенциального врага, пока не доказано обратное.
— Да… вы правы. Это было просто упражнение… эксперимент закончен, и мы удовлетворены. Алджернон Суинберн более не может принести нам пользы. Избавьтесь от него снаружи.
— Я сделаю это здесь. — Олифант вынул рапиру из трости.
— Нет, — сказал Дарвин. — Это лаборатория. Здесь тонкое и точное оборудование. Тут не должно быть ни капли крови. Ведите его во двор. И сначала допросите. Узнайте, что известно Бёртону. Труп бросьте в топку.
— Ладно, развяжите его. А вы, Брюнель, выведите его наружу.
Пустоглазый Фрэнсис Гальтон положил шприц на тележку, подошел к Суинберну и начал развязывать ремни. Одна из рук Брюнеля вытянулась, и пальцы крепко сжали предплечье поэта.
— Оставь меня, урод! — завопил Суинберн. — Помогите!
— Спектакль окончен, — прорычал Олифант. — И так на тебя потратили прорву времени! А орать бесполезно — никто не услышит.
— Чтоб ты сдох! — сплюнул Суинберн.
Гальтон развязал последний ремень, Брюнель подхватил поэта и поднял в воздух.
— Пусти, дьявол, будь ты проклят! Я сам могу идти!
— За мной! — скомандовал Олифант.
Он пересек огромную лабораторию и вышел через массивную двойную дверь на большой прямоугольный двор. За ним громыхал Брюнель, высоко держа лягающегося и вопящего поэта. Суинберн увидел над собой дневное небо — он даже не подозревал, сколько времени провел без сознания.
В ту же секунду он понял, где находится. Ну конечно! Это электростанция в Баттерси вздымается над центральным ограждением, и из всех четырех углов вверх устремлены чудовищные медные цилиндры.
— Бросьте его!
Брюнель выпустил Суинберна, который, как куль, шмякнулся на мокрую землю.
Олифант приставил конец шпаги к горлу поэта.
— Идите, Брюнель.
Колокольчик зазвенел, громадная неуклюжая машина поплелась обратно и с трудом протиснулась через дверь, которая тут же закрылась за ней.
Олифант отступил назад и убрал шпагу в трость. Потом повернулся и подбежал ко входу — двойным воротам с вставленной в них дверью обычного размера. Он отомкнул и распахнул ее.
— Давай проваливай, — усмехнулся он, его розовые глаза блеснули, вертикальные зрачки сузились. Он отошел в сторону от выхода: — Не слышишь, что ли? Тебе говорю!
Алджернон Суинберн остолбенело уставился на альбиноса. Это еще что за игры?
Он поднялся на ноги и с опаской попятился к двери. Но Олифант не трогался с места.
— Почему? — спросил Суинберн.
Альбинос не ответил, на его лице по-прежнему играла усмешка, а глаза следили за каждым шагом Суинберна.
