— Ты цела, дорогуша?
— Держись.
— Надень-ка пальтишко, девонька. Закройся.
— Обопрись на мою руку. Ты можешь идти?
— Бог мой, да это Мери Стивенс! Я знаю ее папашу!
— Кто это был, Мери? Что за тварь?
— Ты видел, как он запрыгал? Чтоб мне провалиться, да у него в пятках пружины!
— Это был человек, Мери?
Девочка поглядела на лица вокруг.
— Я не знаю, — бессильно прошептала она.
С января по май 1838 года
Эдвард Оксфорд Второй притаился в тени уродливого памятника во дворе церкви Святого Давида на Сильверторн-роуд. Он знал, что Дебора Гудкайнд регулярно посещает воскресные службы, и выслеживал ее. Он трижды был здесь в январе, дважды в феврале и вот сейчас уже второй раз в марте, но не видел ни одной девчонки, подходящей под описание.
— Если информация, которую Первый дал маркизу, неверная, я сроду не найду эту маленькую шлюху, — пробормотал он про себя. И засмеялся, сам не зная чему.
На земле лежал снег. Было холодно. Система обогрева в его костюме не действовала.
Люди начали выходить из церкви. Он пристально вглядывался в лица, боясь пропустить ту, которую искал.
Искры из пульта посыпались сильнее, и он отступил немного назад, стараясь не привлекать к себе внимания. Он поплотнее закутался в плащ.
Примерно через полчаса вышел последний человек. Все опустело.
— Где же ты, черт тебя побери?
Он присел, прыгнул в воздух и исчез, а в следующий раз прилетел сюда спустя месяц, на полтора часа раньше.
Шел сильный дождь.
Он злобно ударил кулаком по памятнику.
— Чертова кукла! Давай же, появляйся!
Ему не повезло. Лица людей, шедших на молитву, были почти не видны под шляпами и зонтиками.
Оксфорд выругался и прыгнул сразу в 25 мая.
На сей раз, прождав почти час, он наконец увидел, как она выходит из храма.
Это была маленькая робкая мышка, с бесцветными волосами, бледной кожей и тонкими кривоватыми ножками. Она сказала несколько слов викарию, поговорила с пожилой женщиной, вышла из церковного двора и повернула налево.
Город окутал на удивление теплый, но не слишком плотный туман, и Оксфорд понимал, что его могут заметить.
Что ж, придется рискнуть.
Он перемахнул через стену кладбища, оказался на чьем-то заднем дворе, оттуда проник в следующий и запрыгал, прячась за домами, стоявшими вдоль Сильверторн-роуд, пока не добрался до переулка. Выйдя на угол, он посмотрел обратно, в том направлении, откуда она должна была прийти.
Через несколько минут она действительно появилась.
На этот раз колесо фортуны повернулось в его сторону — дорога была совершенно пуста.
Оксфорд облокотился о стену и прислушался.
Легкие шаги приближались.
В то мгновение, когда она проходила мимо, он прыгнул, схватил ее и втащил в переулок. Толкнув к кирпичной стене, он зажал рукой ей рот.
Потом прижался лицом к ее лицу и прошептал:
— У тебя на груди есть родинка?
Она помотала головой.
— Точно нет? Нет родинки, похожей на радугу?
Она помотала опять.
Оксфорд отпустил ее, в последний раз взглянул в странно спокойное лицо, отошел в сторону и прыгнул в другое время и место.
Дебора Гудкайнд так и осталась стоять неподвижно, прижимаясь плечами к кирпичам.
Потом опять помотала головой и улыбнулась.
Подняла правую руку и ударила себя ладонью по уху.
И еще раз.
И еще.
Затем начала хихикать.
И уже не остановилась.
Вплоть до 1849 года, когда умерла в Бедламе.
10 октября и 28 ноября 1837 года
Лиззи Фрайзер, как и Дебора Гудкайнд, была не тогда или не там, где ей полагалось быть.
Эдвард Оксфорд затаился недалеко от того места, где накануне напал на Мери Стивенс. Он спрятался за стеной Седарс-мьюз, узкого переулка, отходившего от Седарс-роуд, которая пересекала Лавендер-Хилл немного дальше к северу.
Каждый день, отработав в галантерейном магазине, Лиззи шла по этому переулку домой, на Тайбридж-роуд.
По расчетам Оксфорда, она должна была появиться тут ровно в восемь вечера. Но он уже семь раз был здесь и до сих пор ни разу ее не видел.
Костюм посылал сквозь его тело слабые электрические разряды.
Из-за стены он разглядывал людей, проходивших по переулку. Ужас! Что за одежда, что за манеры! Лошади и экипажи и вовсе казались ему иллюзорными. Городской шум беспрерывно травмировал его сознание. Он смутно помнил, как, впервые очутившись в прошлом, подумал, что Лондон загадочно молчалив. Как он ошибался! Эта какофония никогда не прекращалась. Кошмар. Сущий ад.
Он ударил кулаками по шлему, обжег себе суставы, но ничего не почувствовал.
— Восемь вечера. Где тебя носит, черт побери! — прорычал он.
Нет. Он больше не в силах.
«Надо! — приказал он себе. И посмотрел на затянутое облаками небо. — Ты найдешь ее!»
Потом перескочил через стену и выбежал из переулка на оживленную улицу.
Женские крики, громкие мужские возгласы.
Оксфорд вспрыгнул на подножку проезжавшей мимо кареты. От удара та накренилась. Кучер в испуге закричал. Лошади заржали и понесли, едва не сбросив человека на ходулях.
— Где Лиззи? — заорал он.
— Господи, спаси и сохрани! — крикнул кучер.
— Где Лиззи, чертов клоун?
Лошади неслись по улице, люди кричали и бросались врассыпную, карета угрожающе раскачивалась и грозила перевернуться, колеса грохотали по мостовой.
— Слезай! Слезай! — вопил кучер.
Оксфорд висел, крепко вцепившись в карету, и одна из его ходулей волочилась по дороге.
Лошади влетели на маленький уличный базар, зацепили прилавок с сыром, отправив его в полет, и устремились в узкий проход между фруктовой палаткой и лавкой с птицей. Цыплята, гуси, птичьи перья, крутящиеся обломки взмыли в воздух.
Крики. Возгласы. Полицейские свистки.
