Тильда тихо вышла из спальни.
Подходя к кухне, она услышала голос Хольмблада:
— Нам, пожалуй, пора возвращаться к работе.
Комиссар допил кофе и поднялся из-за стола. Атмосфера в кухне улучшилась. Йоаким Вестин тоже поднялся и посмотрел на Тильду и комиссара со словами:
— Спасибо за визит.
— Не за что, — сказал Хольмблад и добавил: — Вы можете подать жалобу, если захотите, но мы были бы признательны, если бы…
Вестин покачал головой:
— Я не буду подавать жалоб.
Он проводил комиссара и Тильду в прихожую и на крыльце пожал руки обоим.
— Спасибо за кофе, — проговорила Тильда.
Уже сгустились сумерки, и в воздухе пахло горелой листвой. В море мигал маяк.
— Мой постоянный друг, — сказал Вестин, кивая в сторону маяка.
— Вам нужно о них заботиться? — спросил Хольмблад.
— Нет, они работают автоматически.
— Я слышала, что их построили из остатков заброшенной часовни, — сказала Тильда, показывая на север. — Там она стояла.
Она тут же пожалела, что изобразила гида, — но Вестин спросил с интересом:
— Кто вам это сказал?
— Герлоф, брат моего дедушки. Он кое-что знает об Олуддене. Если хотите узнать больше, я могу спросить…
— Конечно. И передайте ему, чтобы он зашел как-нибудь на кофе…
* * *
Садясь в машину, Тильда обернулась и посмотрела на темные окна. Потом вспомнила одежду в спальне.
— Ему плохо, — сказала она комиссару.
— Конечно, он же потерял жену.
— Интересно, как там дети?
— Маленькие дети легко все забывают… — Хольмблад взглянул на Тильду. — Странные вопросы ты задавала в кухне… Откуда такие мысли?
— Ну, это чтобы наладить контакт.
— Это сработало.
— Мы могли бы его еще расспросить…
— О чем?
— Мне кажется, ему есть что сказать.
— О чем? — повторил вопрос комиссар.
— Ну, не знаю… Семейные тайны…
— У всех есть тайны… Самоубийство или несчастный случай — вот в чем вопрос? Но это уже не наше дело.
— Мы могли бы поискать следы…
— Чьи следы?
— Чужие следы на хуторе.
— Мы нашли только следы жертвы, — заметил Хольмблад. — К тому же последней ее видел Йоаким Вестин. Если искать убийцу, то начинать надо с него.
— Я подумала, что если у меня будет время…
— У тебя его не будет, — отрезал Хольмблад. — На участке полно работы. Алкоголики, вандалы, воры… А еще нарушители правил дорожного движения. И не забывай о рапортах.
Тильда кивнула.
— Другими словами, — сказала она, — если после этого всего у меня останется время, я могу поискать свидетелей смерти Катрин?
Хольмблад смотрел в окно.
— Чувствую, кто-то мечтает стать комиссаром, — сказал он без тени улыбки.
— Нет, карьера меня не интересует, — возразила Тильда.
— Все так говорят. — Хольмблад вздохнул. — Делай что хочешь. Ты сама вправе распоряжаться своим временем. Но если что-то найдешь, свяжись с экспертами. И не забывай посылать отчеты о работе в Боргхольм.
— Обожаю отчеты, — сказала Тильда.
Зима 1900 года
Когда перед тобой, Катрин, открывается бездна, что тебе остается делать? Остаться на краю или спрыгнуть вниз?
В конце пятидесятых годов я ехала в поезде в Боргхольм. Рядом со мной в купе сидела пожилая женщина по имени Эбба Линд. Она оказалось дочерью смотрителя маяка, и, услышав, что я с Эланда, она пожелала рассказать мне историю, связанную с Олудденом. Это случилось за день до того, как она поднялась на сеновал и ножом вырезала на стене имя своего брата и годы рождения и смерти: Петер Линд, 1885–1900.
Мирья Рамбе
Начало нового века. Последняя среда января была солнечной и безветренной, но Олудден все равно оказался отрезанным от всего мира.
За неделю до этого на остров налетел шторм, и всего за двенадцать часов побережье оказалось покрытым снегом. Теперь ветер стих, но на улице было минус пятнадцать, и все дороги занесло снегом. Уже шесть дней жители хутора не получали почты. Пока для скотины хватало корма, но запас дров и картошки подходил концу.
Петер и Эбба Линд выбрались из дома, чтобы принести лед для подвала, в котором они хранили еду. Позавтракав и тепло одевшись, они вышли на мороз. Солнце заливало светом белую бесконечную равнину, и белизна слепила глаза. Дети шли, утопая в сугробах, навстречу слепящему солнцу.
Они шли по воде, как когда-то Иисус. Ледяная корка похрустывала под грубыми ботинками.
Петеру пятнадцать лет, на два года больше, чем Эббе. Он идет впереди, временами оборачиваясь и проверяя, как там сестренка.
— Все хорошо? — интересуется он.
— Да, — отвечает Эбба.
— Ты тепло оделась?
Эбба кивает, вдыхая ледяной воздух.
— Как ты думаешь, отсюда видно Готланд? — спрашивает она.
Петер качает головой:
— Нет, он слишком далеко…
Через полчаса наконец стало видно море цвета гранита, переливающееся на солнце.
На берегу много птиц. В проруби плавает пара белых лебедей. Орел кружит над волнами, словно что-то высматривая. Внезапно он резко бросается вниз и снова взмывает вверх с чем-то черным, зажатым в когтях.
Эбба кричит Петеру:
— Смотри туда!
Лед у берега покрыт извивающимися блестящими на солнце угрями. Сотни угрей выползли на лед и не сумели вернуться обратно в воду. Петер, опустив пилу для льда, устремляется вперед.
— Давай их поймаем, — кричит он, открывая ранец. Угри расползаются в стороны в попытке спастись, но Петер преследует их. Ему удается поймать несколько рыб и сложить в ранец, который тут же превратился в живое существо и зашевелился. Эбба тоже принимается собирать угрей. Опасаясь их острых зубов, она пытается ухватить рыбу за хвост, но мокрые угри выскальзывают из рук. Эбба не сдается. Каждый угорь весит несколько килограммов, это просто спасение в голодную зиму.
Ей удается запихнуть двух угрей в свой ранец, и она принимается ловить третьего. Тем временем стало холоднее. Подняв глаза к небу, Эбба видит, как тучами заволокло солнце. На море снова поднимался ветер.
И как она не заметила, что на волнах появились белые барашки — предвестники шторма.
— Петер! — кричит она. — Петер, нам надо возвращаться!
