Джулия в сознательном возрасте никогда раньше не приезжала сюда в это время года, в мертвый сезон, когда Эланд замирал. Она подошла к машине.
«Я еду, еду, Йенс».
К северу от города, по обеим сторонам дороги опять тянулась пустошь, покрытая желтой высохшей травой. Постепенно дорога начала сворачивать от берега в глубь острова, прорезая плоскую равнину прямой, как гвоздь, полосой. Повсюду виднелись низкие, заросшие лишайником каменные стены, обрамлявшие поля. Многие поколения эландцев выкапывали эти камни из земли. Стены, квадратами расчерчивающие окрестности, совершенно не отличались друг от друга.
Небо заволакивали огромные тяжелые тучи. Джулия почувствовала что-то вроде приступа агорафобии,
[17]
и ей безумно захотелось выпить бокальчик красного вина. И чем ближе она подъезжала к Стэнвику, тем сильнее становилось это желание. Дома, в Гётеборге, она много раз пыталась завязать с выпивкой, правда, никогда не притрагивалась к спиртному, если надо было садиться за руль. Но сейчас, в этом месте, бутылку с вином она воспринимала как единственного интересующего ее компаньона. У Джулии возникло желание тотчас остановиться где-нибудь и выпить все, что было у нее с собой, до единой капельки.
За все время с тех пор, как она выехала из города, ей навстречу попался только один автобус и трактор. Джулия проезжала мимо желтых табличек с названиями маленьких деревушек, которые помнила с детства.
В летнее время для ее родителей существовал только Стэнвик и домик, который они построили в конце сороковых годов, за много лет до того, как это место открыли для себя туристы. Осенью, зимой и весной они всегда жили в Боргхольме, но лето и Стэнвик для Джулии были неразделимы. Ей захотелось попасть туда, прежде чем поехать в Марнес к Йерлофу. Со Стэнвиком у нее было связано много плохих воспоминаний, но и хороших тоже — память о долгих теплых летних днях.
Она увидела следующую табличку-указатель: «Стэнвик-1». И надпись ниже «Кемпинг», заклеенную крест-накрест черной пластиковой лентой. Джулия притормозила и свернула на дорогу, ведущую к поселку. Прочь от пустоши, к морю.
Примерно через полкилометра появились первые заколоченные летние домики и маленький магазинчик — центр местной светской жизни в летнее время. Сейчас на нем не было ни рекламы, ни объявлений, а окна плотно закрыты деревянными ставнями. Возле магазина висел указатель на юг к кемпингу и полю для мини-гольфа, с дорожками, покрытыми плотным зеленым искусственным газоном. Джулия вспомнила, что кемпингом заправлял друг Йерлофа.
Дорога тянулась дальше к воде, сворачивала вправо, шла через дома над берегом и потом закручивалась к северу, где стояли в ряд еще несколько запертых летних домиков. По другую сторону был усыпанный камнями берег, маленькие волны морщили воду пролива.
Джулия медленно проехала мимо старой ветряной мельницы, высившейся над водой на прочном деревянном основании. Скала с мельницей находилась метрах в десяти от берега и стояла там всегда, сколько Джулия себя помнила. Но от времени красная краска на мельнице облупилась, дерево посерело, а от крыльев остался только деревянный крест.
Метрах в ста от мельницы располагался береговой домик Давидссонов. Он выглядел ухоженным: деревянные стены недавно выкрашены в красный цвет, белые оконные рамы, блестящая крыша. Джулия предположила, что это потрудились Лена и Ричард.
В памяти Джулии вдруг всплыла картина: Йерлоф летом перед домом расправляет на деревянных подставках сети и чинит их, а она, Лена и их двоюродные братья и сестры бегают взапуски
[18]
по берегу, ощущая острый дегтярный запах свежепросмоленной лодки.
И в тот день Йерлоф также находился возле морского домика и чинил сети. После этого Джулия возненавидела его рыбалку.
Около домика никого не наблюдалось, сухая трава дрожала на ветру. Возле дома в траве лежала зеленая деревянная туша, это была старая лодка Йерлофа. Она настолько рассохлась, что Джулия видела стену двора сквозь разошедшиеся доски обшивки.
Женщина выключила двигатель, но продолжала сидеть в машине. Ни ее обувь, ни одежда совершенно не подходили к холодной ветреной эландской осени. На двери дома она увидела большой замок, шторы были опущены так же, как и в других домах в поселке.
Стэнвик пустовал, летний театр закрыт, занавес опущен. Грустная пьеса, по крайней мере для Джулии.
Оставалось только посмотреть на личный домик Йерлофа. Йерлоф построил его собственными руками, соблюдая все старые традиции. Джулия завела мотор и поехала по дороге, которая впереди разветвлялась, и свернула направо. Дорога постепенно уводила ее от берега. Здесь были низкие молодые деревца, которые изо всех сил старались защитить дома от непогоды. Все деревца одинаково отклонялись в сторону от моря, подбитые непрестанным ветром.
Справа от дороги, за стеной находился большой двор, посередине его стоял высокий желтый деревянный дом. Вокруг дома пышно разрослись кусты, и от этого он казался еще более заброшенным и одиноким. Краска со стен давно облезла, черепица сдвинулась и поросла мхом, а кое-где и вовсе потрескалась. Джулия не помнила, кому принадлежал этот дом. Она всегда помнила его таким — неухоженным и забытым.
Направо, прямо между деревьями, виднелась небольшая узкая дорожка, колеи посредине разделяла полоса травы, доходящая едва ли не до колена. Джулия прекрасно знала это место, повернула и остановила машину, потом надела пальто и вышла на холодный свежий воздух с горьковатым морским привкусом.
Было тихо, лишь ветер шуршал сухими листьями, и снизу, с берега, доносился чуть приглушенный из-за расстояния глуховатый рокот волн. Больше не было слышно ни проезжающих машин, ни голосов людей, ни птиц — ничего.
Девушка в кондитерской оказалась абсолютно права: приехать сюда в такое время все равно что оказаться на Северном полюсе.
Дорожка к дому Йерлофа была очень короткой и заканчивалась низкой железной калиткой в каменной стене. Джулия открыла ее, калитка тихонько скрипнула, и женщина вошла во двор.
«Вот я и здесь, Йенс».
Выкрашенный коричневой краской маленький домик с белыми венцами
[19]
не выглядел таким необитаемым, как многие другие дома в Стэнвике. Но если бы Йерлоф жил сейчас здесь, то он никогда бы не позволил траве так вырасти и, уж конечно, двор не был бы усыпан красными и желтыми высохшими листьями. Отец Джулии всегда отличался аккуратностью и методично доводил до конца любое дело.
Они слыли парой работяг — Йерлоф и мать Джулии Элла. Она всю жизнь была домохозяйкой и иногда казалась какой-то гостьей из прошлого века, из эпохи бедности и неустройства, когда никому и в голову не проходило смеяться, шутить, мечтать, потому что экономили буквально на всем и всегда. Элла была маленькой, молчаливой, собранной женщиной. Кухня являлась ее королевством. Время от времени Джулия и Лена получали от нее оплеухи, а вот ласки не видели никогда. Что касается Йерлофа, то, пока они росли, он в основном пропадал на море.
