Если не кролик, тогда кто?
Волки? Много лет назад, когда еще была жива бабушка, она рассказывала про эландских волков. Но они давно перевелись.
Люди?
Да, его кто-то выслеживает.
Нильс осторожно снял с плеча дробовик, взял на изготовку и большим пальцем снял предохранитель. Два дробовых патрона уже были заряжены в «хускварну» и готовы выстрелить в любую секунду.
Он огляделся по сторонам. Почти повсюду сплошные заросли можжевельника, по большей части не выше метра, побитые и пригнутые ветром. Но все же очень густые. Сквозь них ничего не видно. Но если Нильс немного приподнимется, то сможет совершенно незаметно посмотреть, кто за ним шпионит. Значит, так: быстро глянуть и нырнуть обратно в кусты, они скроют его с головой.
Теперь он не слышал ни малейшего шороха, если и было к чему прислушиваться. Может, почудилось. У Нильса и прежде иногда звенело в ушах от одиночества.
Нильс затаился в траве. Он даже дышал бесшумно. Нильс ждал: куда торопиться — у него впереди вечность. Он знал по опыту: надо потерпеть и дождаться, кролики всегда сами выскакивали из своих убежищ, потому что не умели ждать. Они не выдерживали сами, выбегали прямо на него, высоко подпрыгивая в воздухе, и пытаясь удрать. Тогда бы только и требовалось, что вскинуть дробовик, прижать коричневый деревянный приклад к плечу, прицелиться и нажать на курок — дело техники. Потом идешь и подбираешь дергающуюся в агонии тушку.
Нильс затаил дыхание. Он слушал.
Тихо. Но ветер дул в его сторону, и неожиданно в ноздрях засвербело от запаха застарелого пота и давно не стиранной одежды. Яснее ясного — человек или, может, несколько людей. Кто еще может так сильно пахнуть?
Значит, люди, и совсем близко.
Нильс пополз вправо, держа палец на курке.
И вдруг заметил, как кто-то испуганно посмотрел из-за куста всего в нескольких метрах поодаль.
Они буквально столкнулись взглядами.
Обычное человеческое лицо, полускрытое тенью густого можжевелового куста с беспорядочно повисшими нечесаными волосами и здорово перепачканное грязью. А дальше все как положено: тело, плотно приникшее к земле, одетое в мятую зеленую одежду. «Наверное, это форма», — подумал Нильс.
«Похоже, солдат, — решил Нильс. — Чужой солдат без каски и оружия».
Нильс крепко сжал в руках дробовик и выставил его перед собой. Его сердце колотилось так сильно, что он чувствовал его биение даже в кончиках пальцев. Нильс немного приподнял ствол «хускварны».
— Выходи, — приказал он громким голосом.
Солдат открыл рот и что-то сказал. Это не шведский. Такого Нильсу слышать не довелось. Это иностранный язык. И больше всего похож на немецкий.
— Что? — быстро спросил Нильс. — Что ты сказал?
Солдат медленно поднял руки вверх. Они были грязные и в ссадинах. И в ту же секунду Нильс увидел, что он прятался здесь не один. За другим кустом лежал в траве и смотрел на них еще один солдат в такой же форме. Оба солдата казались какими-то затравленными, будто за ними гналось что-то кошмарное.
— Bitte nicht schieben,
[35]
— прошептал Нильсу солдат.
8
Джулия позвонила Йерлофу из дома Эрнста Адольфссона и рассказала о том, что произошло — как она нашла Эрнста, где он лежит и что он мертв.
Йерлоф, похоже, ее отлично понял, хотя Джулию безумно раздражало то, что он просто молча очень внимательно слушал ее, не перебивая догадками или предположениями и никак не выказывая свои чувства. Джулии, конечно, нелегко было держать себя в руках, по крайней мере, голос у нее не дрожал.
— Значит, Эрнст мертв, — констатировал Йерлоф. Потом помолчал. — Ты в этом уверена?
— Я же все-таки медсестра, — ответила Джулия.
— Ты в полицию уже звонила? — Йерлоф задал очередной вопрос.
— Я звонила в неотложку, — сказала в ответ Джулия. — Они кого-нибудь пришлют. Но Эрнсту скорая помощь уже не нужна… Слишком поздно… — Несколько секунд Джулия помолчала. — Но полиция точно будет, даже если это был несчастный случай. Эрнст…
— Я к тебе сейчас приеду, — ответил Йерлоф. Это решение пришло неожиданно. — Я уверен, полиция скоро будет, но и я тоже подъеду. Так что сиди и жди.
— Да, так я и сделаю. Я тебя дождусь, — пообещала Джулия.
Она пока еще могла держать себя в руках.
Разговор закончился, но Йерлоф, положа трубку, продолжал сидеть за письменным столом. Он собирался с силами.
Эрнст. Эрнст мертв. Йерлоф признал этот факт. У него в жизни оставались два друга — Йон и Эрнст. А теперь — только один.
Йерлоф взял трость и встал из-за стола уже другим, решительным человеком. Хотя именно сейчас ему было особенно трудно, как никогда прежде.
Непонятно лишь, от чего больше — из-за боли за Эрнста или ревматизма. Йерлоф вышел в коридор, услышал доносящийся со стороны кухни смех и направился туда.
Буэль стояла в дверях и, судя по всему, инструктировала какую-то новую девчонку насчет того, как правильно обращаться с посудомоечной машиной. Они заметили Йерлофа. Буэль заулыбалась, но тут же посерьезнела, вглядевшись в его лицо.
— Буэль, мне необходимо поехать в Стэнвик. Там случилась беда. Умер мой лучший друг, — сказал Йерлоф твердым, совсем не старческим голосом. — Мне необходимо, чтобы кто-нибудь меня туда отвез.
Йерлоф некоторое время смотрел в глаза Буэль, и наконец она кивнула, соглашаясь. Буэль не любила менять заведенные в приюте порядки, но на этот раз возражать не стала.
Буэль просто сказала:
— Подожди две минуты, и я тебя отвезу.
Едва на горизонте показался северный въезд в Стэнвик, ведущий вниз, к каменоломне, Йерлоф приподнялся на пассажирском сиденье и махнул рукой, показывая, что ехать прямо.
— Нам та дорога не нужна, — объяснил он.
— Я не понимаю, ты же ведь хотел… — удивилась Буэль.
— У меня два друга в Стэнвике, — ответил Йерлоф. — Одним из них был Эрнст. А другой должен узнать про то, что случилось с Эрнстом.
Ехать пришлось совсем недолго. Скоро показалась табличка «Кемпинг», заклеенная крест-накрест клейкой лентой — знак того, что Стэнвикский кемпинг временно закрыт. Его владелец Йон Хагман обычно делал так по окончании сезона, хотя едва ли кто-то мог приехать сюда в октябре.
Слева от дороги стоял закрытый на зиму магазинчик, за ним — поле для мини-гольфа. Мужчина в зеленой тренировочной куртке неторопливо мел дорожки на площадке. Он мельком посмотрел на машину, когда Йерлоф и Буэль проезжали мимо. Это был Андеш Хагман — единственный сын Йона, молодой неразговорчивый парень, почти всегда одетый в потрепанный комбинезон. Йерлоф считал, что у него их, наверное, целый запас.
