— Йерлоф Давидссон.
— Это я, — выдавила она.
— Ну да, конечно, Джулия.
Наступила пауза. Джулия решила начать первой.
— Мне не надо было вешать трубку.
— Да-да…
— Это не выход.
— Нет, ничего, — сказал отец, — совершенно нормальный поступок.
— Как погода на Эланде?
— Пасмурно и холодно, — ответил Йерлоф, — я сегодня даже на улицу не выходил.
Опять наступила пауза. Джулия набрала побольше воздуха, чтобы решиться, и спросила:
— Почему ты позвонил? Должно быть, что-то случилось?
Йерлоф немного помедлил прежде, чем ответить.
— Да… Кое-что тут произошло, — сказал он и добавил: — Но я толком ничего не знаю. Не больше, чем раньше. Ничего определенного, к сожалению.
«Так же, как и я, — подумала Джулия. — Мне жаль, Йенс».
— Я подумала, появилось что-то новое.
— Ну, может быть, так оно и есть, — ответил Йерлоф. — И, кроме того, я считаю, что кое-что надо сделать.
— Сделать? Что? Зачем?
— Для того чтобы продвинуться дальше, — объяснил Йерлоф и быстро добавил: — Ты можешь приехать?
— Когда?
— Как можно быстрее. Думаю, ты здесь понадобишься.
— Я не могу просто так сорваться и приехать, — сказала Джулия, хотя на самом деле ничего невозможного здесь не было. Ведь она сидела на больничном. — Ты должен мне хоть что-то сказать… сказать, о чем идет речь. Разве ты не можешь это сделать? — продолжала она.
Отец помолчал, а потом спросил:
— Ты помнишь, как он был одет в тот день?
Тот день.
— Да.
Джулия сама помогала Йенсу утром одеваться и прекрасно помнила, что одет он был по-летнему, хотя уже и наступила осень.
— В желтых коротких штанишках и красной футболке с Фантомом.
[7]
— А ты помнишь, что у него было на ногах? — спросил Йерлоф.
— Сандалии, — ответила Джулия. — Коричневые кожаные сандалии с черными подметками из микропорки. Один ремешок на правой ноге у пальцев плохо держался, да и несколько ремешков на левой тоже были чуть живы. Но так всегда бывало в конце лета. Я их крепко сшила.
— Белой ниткой?
— Да, — быстро ответила Джулия, а потом задумалась. — Ну да, мне кажется, нитка была белая. А что?
Опять на несколько секунд последовала пауза, потом Йерлоф сказал:
— На моем письменном столе лежит старая кожаная сандалия с правой ноги, прошитая белой ниткой. Сандалия маленькая, подходит пятилетнему… Я сижу и смотрю на нее сейчас.
Джулию качнуло, и ей пришлось опереться на кухонную тумбу.
Йерлоф больше ничего не успел сказать, потому что Джулия резко нажала на рычаг, и в трубке стало тихо.
Номер, номер в очереди — это все, что она получила. И скоро, наверное, объявят ее имя.
Джулия успокоилась. Минут через десять она убрала руку с рычажка телефона и опять позвонила Йерлофу. Он ответил сразу же, как будто бы сидел у телефона и ждал ее звонка.
— Где ты ее нашел? — спросила она. — Где, Йерлоф?
— Все не так просто, — сказал Йерлоф. — Ты, вероятно, знаешь, что я… что мне не так легко передвигаться, Джулия. И становится только тяжелее, вот поэтому я и хочу, чтобы ты приехала.
— Я не знаю… — Джулия зажмурила глаза и слушала шипение в телефоне. — Я не знаю, смогу или нет.
Она видела себя на берегу, видела, как бродит между камнями и осторожно собирает и складывает вместе маленькие кости — все, что смогла найти.
— Может быть.
— А что ты помнишь? — спросил Йерлоф.
— Ты о чем?
— О том дне. Ты помнишь что-нибудь особенное? — снова спросил он. — Подумай, это очень важно.
— Я помню, что Йенс пропал… он…
— Я сейчас не о Йенсе, — сказал Йерлоф. — Что ты еще помнишь?
— О чем ты говоришь? Я ничего не понимаю…
— Ты помнишь, какой туман тогда был над Стэнвиком?
Джулия помолчала.
— Да, — наконец проговорила она, — туман…
— Подумай об этом, — настаивал Йерлоф, — попробуй вспомнить туман.
Туман, туман — туман всегда являлся частью воспоминаний об Эланде. Тот туман Джулия помнила. Он был какой-то необычный, плотный, тяжелый. Иногда осенью такой нагоняло на остров с пролива.
Но что же тогда случилось в тот день в тумане? Что случилось, Йенс?
Эланд, июль 1936 года
Тот, кто позже принес так много горя и страха Эланду, сейчас, в середине тридцатых, был всего лишь десятилетним мальчишкой. У него имелось свое царство, он владел каменистым берегом и бескрайними водами.
Мальчика звали Нильс Кант. Лето. Он загорелый, одет в короткие штанишки. Тепло. Нильс сидел на большом круглом камне, прямо на солнцепеке. Выше по берегу расположились прибрежные домики, а дальше — дома самого Стэнвика. Он думал: «Все здесь мое».
И это было правдой, потому что родственники Нильса владели берегом. Они являлись хозяевами большой части Северного Эланда. Эта земля была в собственности семьи Кант уже не одну сотню лет. И после того как три года назад умер отец Нильса, он понял, что должен позаботиться об их владениях. Нильс не скучал по отцу. У него остались только какие-то смутные воспоминания: высокий, молчаливый, строгий человек, иногда жестокий. И Нильсу нравилось, что в деревянной вилле над берегом его ждет только его мама Вера.
Ни в ком другом он не нуждался. В том числе и в друзьях. Нильс знал, что в домах вдоль берега жили дети всех возрастов и мальчики постарше по своей воле уже работали в каменоломне. Но эта часть берега принадлежала только ему. Мельников на ветряной мельнице выше и рыбаков в прибрежных хижинах можно было не считать.
Нильс приготовился спрыгнуть с камня. Он захотел поплавать еще раз перед тем, как вернуться домой.
— Нильс, — позвал его чистый мальчишеский голос.
Нильс не повернул головы, но услышал, как с края обрыва падают и срываются галька и маленькие камни, а потом раздались быстрые шаги.
— Нильс, мама дала мне кула,
[8]
и я их принес с собой. У меня их много.
Это пришел его брат Аксель. Он, как обычно, не мог ни секунды усидеть на месте. Он был на три года младше Нильса. В руке мальчик держал небольшую сумку из серой материи.
