Нильс знал, как можно выбраться из поселка незамеченным, что он, собственно говоря, сейчас и проделывал. Он шел и шел, перепрыгивал через коровьи лепешки, пробирался по узким тропинкам подальше от дороги, перебирался через каменные изгороди, время от времени приостанавливаясь — не услышит ли он шепчущие голоса за жужжанием насекомых.
Никем не замеченный, он выбрался на залитую солнцем пустошь.
Здесь, на воле, ему нечего бояться: никто не знал округу лучше Нильса. Быстро и легко он шагал по траве. Нильс был уверен, что первым сумеет заметить любого, прежде чем обнаружат его самого. Сейчас он шел почти прямо на солнце, как бы обходя по широкой дуге то место, где он встретил немецких солдат. Нильс не хотел видеть ни их тела, если они еще там остались, ни само место. Ему в общем-то и думать о них было неприятно: ведь это из-за них ему пришлось бросить маму и дом.
Вот ведь, солдаты мертвые, а заставили его все бросить.
— Ты должен держаться незаметно, — говорила ему мать накануне вечером. — Доберешься до Марнесса, там сядешь на поезд до Боргхольма, потом поплывешь на пароме в Смоланд. Дедушка Август встретит тебя в Кальмаре, ты должен делать все, что он скажет. И не забудь снять кепку, когда будешь его благодарить. Ни с кем другим не разговаривай и не возвращайся обратно на Эланд, пока здесь все не поутихнет. Но рано или поздно так и будет. Нам нужно только выждать.
Неожиданно Нильсу показалось, что он слышит приглушенный крик откуда-то сзади, и он остановился. Тихо, ничего не слышно, но на всякий случай Нильс более осторожно стал пробираться между можжевеловыми кустами. Но все же ему приходилось идти быстро, поезд ждать не будет.
Через пару километров он выбрался на грунтовую дорогу, на ней откуда ни возьмись появилась какая-то телега. Но Нильс быстро сиганул в кусты и побежал, и, когда повозка, которую неторопливо тащила лошадь низко опустив голову, добралась до того места, где Нильс только что находился, его уже и след простыл.
Сейчас он был примерно в самой середине острова и думал о том, что прочитал в газете. Как полагали, по этой самой дороге и пробирались неделей назад немецкие солдаты, после того как отказал мотор их лодки и ее вынесло на берег к югу от Марнесса.
Нильс не должен был о них думать. Но у него перед глазами стояла шкатулка с драгоценными камнями, которую он забрал у солдат. Нильс как бы со стороны видел себя самого, как он закапывает шкатулку у жертвенного камня. Последние дни Нильс и Вера почти не выходили из дома; несколько раз Нильс был очень близок к тому, чтобы рассказать матери о своем трофее, но что-то останавливало его. Конечно, он расскажет, он обязательно выкопает шкатулку и покажет маме сокровище, но он решил подождать со всем этим до тех пор, когда опять вернется домой.
Еще через двадцать минут он увидел перед собой насыпь узкоколейки. Это был путь между Бёда и Боргхольмом. Нильс пошел вдоль насыпи к станции в Марнесс. Недалеко от поселка, вроде как какой-то особняк на отшибе, стояла двухэтажная деревянная железнодорожная станция. Точнее, станция и почта — и то и другое располагалось в одном здании. Сначала Нильс увидел стрелку, за которой раздваивались рельсы, и практически в туже секунду — станцию.
Пути были пустые — его поезд еще не пришел.
Нильс и раньше ездил в Боргхольм на поезде, целых три раза, и знал, где надо платить за билет. Он вошел в здание вокзала, где все было тихо и спокойно, подошел к окошечку и попросил билет в одну сторону до города.
Мрачная дама в очках за железной решеткой в окошке подняла на него глаза, потом уткнулась в стол перед собой, выписывая Нильсу билет.
Он слышал, как ее ручка царапает по бумаге. Нильс напряженно ждал, он чувствовал, что его рассматривают, и украдкой огляделся. В станционном зале народу было не очень много, примерно с полдюжины. По большей части там сидели мужчины на деревянных скамейках в тщательно застегнутых костюмах. Некоторые поодиночке, кто-то группами, одни с сумками, другие без. Только у одного Нильса были при себе и рюкзак, и дорожная сумка.
— Пожалуйста, последний вагон, место номер три.
Нильс взял билет, заплатил и вышел на перрон. Через несколько минут послышался резкий паровозный гудок, а потом появился и сам паровоз, медленно тащивший за собой три выкрашенных красной краской деревянных вагончика.
Мощь и сила чувствовались в черном, попыхивающем дымом железном чудовище, когда оно со скрипом затормозило у перрона.
Нильс двинулся к последнему вагону. Начальник станции что-то крикнул, двери открылись, и другие пассажиры пошли к поезду.
Нильс остановился на последней ступеньке, обернулся и просто посмотрел: они направились в другие вагоны.
Внутри оказалось темно и пусто. Нильс положил сумку на багажную полку, сел на обтянутое кожей сиденье, пристроил возле себя рюкзак и стал смотреть на пустошь. Поезд дернулся и тяжело, неспешно покатил. Нильс закрыл глаза и перевел дух.
С глухим лязганьем поезд стал замедлять ход, вагоны остановились.
Нильс открыл глаза, он ждал. Кроме него, в вагоне по-прежнему никого не было. Прошла минута, потом две. Что не так? Что-нибудь сломалось?
Снаружи на платформе кто-то кому-то что-то прокричал, и наконец поезд покатил снова. Он медленно набирал скорость, и Нильс видел, как станционное здание проплывает мимо и постепенно исчезает. Свежий воздух проникал внутрь вагона через щели в окнах. Это было приятно, как морской бриз на берегу в Стэнвике.
Нильс расслабился, его плечи медленно опустились. Он положил руку на свой рюкзак, открыл его и откинулся на сидение. Скорость нарастала, паровоз опять засвистел.
Неожиданно дверь в его вагон открылась. Нильс повернул голову.
Пожилой мужчина в черной шинели с блестящими пуговицами и форменной фуражке вошел внутрь. Полицейский. Он пристально смотрел на Нильса.
— Нильс Кант из Стэнвика, — произнес он; его лицо серьезное. Это не вопрос, но тем не менее Нильс автоматически кивнул.
Он сидел как пришпиленный к сиденью, а поезд несся через пустошь. Зелено-коричневый ландшафт, синее небо. Больше всего Нильсу хочется остановить поезд и выпрыгнуть, он хотел обратно, туда, к себе на пустошь. Но поезд ехал быстро, рельсы гремели, ветер свистел.
— Хорошо, — сказал мужчина в форме и тяжело опускается на край сиденья напротив Нильса так близко, что их колени почти соприкасаются. Полицейский одернул свою шинель, застегнутую на все пуговицы. Из-под фуражки было видно, что у него на лбу проступили капли пота. Нильс внимательно посмотрел на него, ему показалось, что он его узнает. Ну да, Хенрикссон, участковый из Марнесса. — Нильс, — спросил Хенрикссон, как будто они тысячу лет знакомы, — ты едешь в Боргхольм?
Нильс медленно кивнул.
— В гости к кому-нибудь? — опять спрашивает Хенрикссон.
Нильс качает головой.
— А что ты там собираешься тогда делать?
Нильс ничего не ответил. Хенрикссон повернул голову, посмотрел в окно и произнес:
