– Это сделала Рената, – напомнил он; Маргарет помрачнела:
– Да. Она – сделала.
– Ее ты тоже привязала к себе какими-нибудь иголками, нитками… чем еще…
– Нет, – жестко отозвалась та, вновь отодвинувшись. – Рената любила меня искренне, потому что в ее жизни лишь я и была чем-то добрым. Лишь со мною она знала, что важна для кого-то, лишь я ценила ее, а это, милый, многое значит для человека.
– Уж я-то знаю, – согласился Курт, снова уставясь в пол у своих ног и стиснув в замо́к пальцы. – Кому, как не мне, это знать…
– Ты о своей Конгрегации, верно? Для которой ты важен был лишь как шестеренка, как один из своры, не более – ты об этом?
– Не надо, – покривился он. – Я сам говорил все это, но – не надо. Невзирая на все, невзирая на свое… назовем своими именами происходящее… предательство, я сейчас молюсь о том, чтобы Керна не послушали, чтобы кураторское отделение решило, что старики накручивают, а я в самом деле добросовестно исполнил дознание. Я поступился принципами, которые признаю сам, своими, не принципами Конгрегации. Один раз. Но, невзирая на все, Маргарет, я не желаю оставлять службу, и веры я не менял. Incende quod adorasti, adora quod incendisti
[165]
– это не обо мне.
– Я не призываю тебя к этому, – возразила она. – Ты желаешь исполнять свою роль дальше? Хорошо. Я помогу тебе.
– Ты? – усмехнулся Курт, обернувшись к ней, но Маргарет была серьезна.
– Да, я. Сейчас, когда я готова ко всему, я уже знаю, как защитить себя от повторения… всей этой истории, а кроме того – я смогу защитить и тебя от твоего начальства. Сейчас меня уже не застать врасплох.
– Бред… – лихорадочно засмеялся он, вновь уронив голову на руки, вцепившись во встрепанные волосы. – Господи, слышал бы это кто-нибудь – ведьма предлагает инквизитору помочь сделать карьеру…
– Знаешь, слышал бы кто-нибудь из твоих братьев все то, что сейчас проповедуется Конгрегацией, лет так пятьдесят назад – и их реакция была бы такой же, – по-прежнему без улыбки возразила Маргарет. – Все меняется, милый. Как знать, что будет признаваться дозволительным еще через пятьдесят лет? Все зарождалось так, любые большие перемены начинались с одного-двух восставших против учрежденного порядка.
– И что же – ты надеешься переменить Конгрегацию с моей помощью? Для этого я нужен?
– Прекрати немедленно! – повысила голос Маргарет, ударив ладонью по подушке. – Прекрати! Я люблю тебя, и это правда, но если ты станешь требовать от меня беспрерывных подтверждений, я взбешусь!
– И что сделаешь? – согнав улыбку с лица, спросил Курт мрачно. – Меня ждет еще один поцелуй ламии? Тогда уже последний?
– Не смей. Довольно. Мы, мой дорогой, в равном положении: у тебя против меня есть мощная Система за твоей спиною и сила, а у меня, невзирая на мое положение, – только сила. Твои претензии ко мне равноценны обвинениям, которые мог бы выдвинуть вооруженный до зубов наемник, коему не понравилось, что его оруженосец выше, сильнее и при желании мог бы свернуть ему шею одним движением. Да, я – могу. Всего лишь могу, Курт. Как я должна доказать, что не сделаю ничего подобного?
– Не знаю, – сникнув, ответил он, отведя взгляд; Маргарет кивнула:
– Вот так все и началось. Вся история Инквизиции построена на этом: твои предшественники не знали, как увериться в своей безопасности, а потому решили попросту истребить каждого, кто способен на нечто большее, нежели залепить пощечину или подать заявление в магистратский суд.
– Ты, однако же, свои способности употребила, – заметил он тихо. – И не раз.
– А ты никому в своей жизни не причинил вреда? – парировала та. – Не ударил никого? Не убил?.. Дай руку, – призвала Маргарет вдруг, требовательно протянув ладонь, и, не дождавшись ответа, повторила: – Дай руку, Курт.
Он промешкал мгновение, глядя на свои сцепленные пальцы, а потом медленно вытянул руку к ней. Маргарет разжала стиснутый кулак, глядя на покоробленную плотными шрамами кожу, вздохнула:
– Видно плохо, лишь средоточие всех линий… Возможно, и в этом есть действие твоей Судьбы? Ты сжег свое минувшее и будущее, осталась лишь сущность как таковая. Но даже сейчас я вижу: и ты не ангел, милый. Ты убивал – не раз, и не только по долгу службы, верно? И впереди у тебя еще не одна прерванная жизнь.
– Ты и хиромантией владеешь, – безвыразительно заметил Курт, отдернув руку; она вздохнула.
– Ерунда все это… – Маргарет усмехнулась. – Ересь, если угодно. Мало заучивать расположение линий и их значение – для того, чтобы вот так сказать о человеке, надо уметь видеть их, не глазами, а душой. Я – вижу. И… не вздумай засмеяться над моими словами… у тебя великое будущее. Ты переменишь многое вокруг себя.
– Изменю Конгрегацию? – усмехнулся он невесело, глядя на ладонь скептически, и снова сжал кулак; Маргарет кивнула:
– Не исключено. Я не мастер, и всего сказать не могу.
– Я не стану смеяться, Маргарет, но это… глупо. Я de facto никто, попросту следователь четвертого ранга, выпускник лишь год назад, причем – с повисшей надо мною угрозой следствия и обвинений в нерадивости; что я могу изменить? Я не Великий Инквизитор…
– Станешь, – убежденно оборвала она, и Курт все же засмеялся:
– Это пророчество?
– Я сказала – у тебя большое будущее, – повторила Маргарет строго. – Что же до карьеры, каковую тебе может помочь сделать ведьма, то лет через пятнадцать ты припомнишь свое нынешнее недоверие, и тебе станет совестно за него.
– Через пятнадцать лет… – повторил Курт, посерьезнев, и теперь уже сам взял ее за руку, приблизив к себе и приподняв за подбородок чуть осунувшееся лицо к своему лицу. – Ты уверена, что спустя такой срок тебя все еще будет тревожить моя участь? Что ты не утратишь интереса, не сочтешь меня опасным или просто скучным?
– Я ударю тебя, если ты спросишь об этом снова, – шепотом ответила Маргарет, глядя ему в глаза прямо, не отводя взгляда, не дрогнув ни единой ресницей. – У тебя большое будущее, и в нем буду я.
– Это ты тоже увидела вот тут? – чуть шевельнув ладонью, спросил он. – Наше будущее?
– Нет. Себя я не вижу; как я уже сказала тебе, я не мастер. Я просто знаю, предчувствую, что… Неужто ты сам не понимаешь, что мы связаны – навсегда?
Курт еще мгновение смотрел в фиалковые глаза напротив, ощущая, что сейчас этот взгляд открыт, что сейчас это просто взгляд – пристальный, но не подчиняющий, не опасный, взгляд не хищницы-ламии, а просто женщины. Влюбленной женщины…
– Что это за трактат, из-за которого завертелось все? – спросил он прямо. – «Трактат о любви» – странное название для книги, из-за которой можно расстаться с жизнью или угодить на суд Конгрегации.
