Курт увидел, как дрожат тонкие пальцы, как сжались губы, а глаза снова из фиалковых стали темными, точно осенняя вода…
– Ты до сих пор боишься его? – спросил он, придвинувшись ближе. – Неужели ты – до сих пор боишься этого мерзавца?
– Теперь нет. Но тогда – да, тогда я жила в страхе. Сначала я просто ждала, пока ему все это прискучит. Потом… плакала, молилась, прося поразить его молнией… чего только я не просила.
– Ясно, – вздохнул он. – Вот оно что…
– Только сейчас – прошу, не надо вещать мне о воле Господней, о том, какая кара ждет его за гробом… – на миг ее голос окреп, а взгляд снова стал твердым. – Не желаю слушать. Оставим это. Мне сейчас не нужен инквизитор Гессе, я хочу говорить с тем, кто утверждал, что я дорога ему. И не смей меня жалеть; я – не жалею. Мне мерзко при одной лишь мысли о том, что было, но о том, что стало, – я не жалею. Я довольна тем, что получила в конце концов.
– Хорошо, – послушно согласился он. – Я ничего этого не скажу… И… что же ты сделала?
– Я не вызывала сатанинских созданий и не заключала с ними договоров на свою душу, если ты об этом, – жестко откликнулась она; Курт поморщился.
– Прекрати, Маргарет, – попросил он. – Ты только что сказала сама, что говорить с инквизитором не желаешь; так не надо.
– То, что я вдруг обрела, – это пришло ко мне внезапно, само по себе, нежданно; когда он в очередной раз попытался… Тогда я пожелала, чтобы он умер – тотчас же, немедленно. И в тот миг я ощутила это – истекающую из него силу; я не думала тогда о том, насколько это невозможно, неестественно, тогда я просто ухватилась за то, что почувствовала, и… – Маргарет зло усмехнулась. – Это, наверное, за последние годы было самым лучшим моментом в моей жизни – увидеть его лицо, увидеть его глаза, страх в его глазах, почти ужас; как он отпрыгнул от меня, задрожал, точно умирающий… Я сама не осознала тогда, что произошло, но хватило ума и выдержки повести себя должным образом. Я сказала, что, если он тронет меня еще раз, ему не жить.
– И он?..
– Несколько дней он вовсе ко мне не приближался. Ни для чего. Он даже стремился не встречаться со мною в коридорах замка, сказался больным и большее время проводил в своих покоях. Я уже всерьез опасалась, что он… – быстрый взгляд в свою сторону Курт скорее ощутил, нежели увидел, – что он сдаст меня в Друденхаус. Я, наверное, сама тогда испугалась не меньше него. Но вскоре он все-таки ко мне подошел; был сама учтивость. Просил прощения… Я не была убеждена в том, что второй раз мне удастся то же самое, посему – что мне оставалось? Я приняла предложение о перемирии.
– Ты именно тогда и начала собирать все эти… труды о чародействе?
– Да. – Маргарет вскользь улыбнулась – едва-едва, но головы к нему не повернула, по-прежнему глядя в ночное небо за окном. – Уж на то, чтобы понять, что мои новые возможности не имеют ничего общего с Христовой благодатью, моих познаний и здравого смысла хватало. Но каяться в этом и желать от этого освободиться – нет; я намеревалась стать еще сильнее, жаждала знать, как владеть всем этим.
– И тебя никто не учил?
Она резко повернула к нему голову, усмехнувшись так, что стало почти физически больно:
– Сообщников выискиваете, господин дознаватель?
– Не надо, пожалуйста, – возразил Курт, осторожно взяв ее за руку. – Просто пытаюсь представить себе это: ты была одна, обладающая невероятной силой, но не знающая, как приложить ее. Силой, за которую можно поплатиться жизнью, а этажом выше… или ниже?.. да все равно… эта мразь, только и ждущая, когда ты проявишь слабость, чтобы отомстить за мгновение своего позора… Почему он до сих пор жив? – понизив голос, спросил он вдруг. – При том, на что ты способна, что ты можешь, почему ты терпишь его в этом мире? Почему не отомстила за все, что он сделал?
– Я ведь сказала, милый, все очень непросто.
– Все просто, – возразил Курт отчетливо. – Он мерзавец и заслуживает смерти. Никакие суды здесь не помогут – подобное не выносится на обсуждение всего города, да и никто не поднимет голос на герцога; но смерть – ей подвержены все. Любые сословия и чины.
– Мне не нравится, как ты это говоришь.
– Вот как? – усмехнулся он зло. – Тебе не нравится… Иными словами, ты не желаешь его смерти, верно? Позволишь узнать, почему? Может…
– Не смей продолжать, – оборвала Маргарет, выдернув руку из его пальцев. – Если ты скажешь то, что намеревался сказать, я залеплю тебе пощечину.
– А он будет отстаивать твою честь?
Перехватить ее руку было несложно, вторую, взметнувшуюся к другой щеке, тоже; стиснув хрупкие запястья, он рванул Маргарет к себе, прижав к груди и не давая двинуться.
– Я знала – ты не поймешь! – надрывно проговорила она, силясь вырваться. – Знала – и оказалась права!
– Так объясни, – не разжимая рук, потребовал Курт. – Объясни, потому что иначе я действительно отказываюсь тебя понимать!
– Потому что тогда мне конец! – почти выкрикнула она и внезапно обмякла, прекратив попытки высвободиться и упав головой на его плечо. – Потому что тогда мне конец, – повторила Маргарет уже тихо и обессиленно. – Где-то, у кого-то, – я не знаю, где и у кого, – лежит подписанная им бумага. А в ней – всё, все, что он обо мне знает, а знает он немало. Если с ним приключится что-то, бумага будет у вас, в Друденхаусе. Свидетельство правящего герцога, двоюродного брата князь-епископа, против собственной племянницы – повод задуматься, верно?.. Расследование закончится осуждением.
– Это он сказал тебе такое? – тоже сбавив тон, спросил Курт, продолжая держать Маргарет в объятиях. – И это правда?
– Я не знаю. Возможно, да, а возможно, и нет… Но желания испытать судьбу у меня не возникает.
– Все, что он о тебе знает… – повторил Курт, отстранив ее от себя и заглянув в глаза. – И откуда же он знает все это, если только ты не откровенничала с ним? А если это так (а это так, иначе откуда бы такая осведомленность), то – почему? Что за причина исповедоваться человеку, убившему твоего отца и…
– Все сложно, – повторила Маргарет чуть слышно, но неуклонно. – В двух словах не рассказать.
– Впереди еще половина ночи, – напомнил он, вновь помрачнев и отодвинувшись. – Хватит не на одну сотню слов. Говори. Пусть все будет сказано сегодня, чтобы потом не терзать душу – ни мне, ни тебе. Я слушаю.
– Пойми, мне было всего шестнадцать с небольшим, когда это случилось. Я была совсем девчонкой.
– Продолжай.
– Когда он… прекратил свои… попытки, – выговорила Маргарет с усилием, – спустя некоторое время, увидя, что именно я читаю в библиотеке… тогда еще – какой-то редкий, но дозволенный труд… Тогда он сказал, что поможет мне овладеть обретенной мною силой. Нет, я понимала, что это не было сказано из человеколюбия или иных благородных намерений, и он понимал, что утверждать такое глупо, посему он откровенно высказал свою идею: пробиться к власти с моей помощью.
