– Ты по-прежнему убежден, что всё, кроме твоего Иисуса, – происки Дьявола? Демоны под личинами богов? Все, что ты узнал, не убедило тебя?
– Еще всего только чуть более недели назад, – медленно выговорил Курт, – все это было для меня не существующим вовсе. Не требуй от меня многого. Я не могу за неделю сменить веру; сомневаюсь, что это совершится вообще – через неделю ли, через месяц или год. Я готов согласиться с тем, что Тот, Кого я полагал Единственным, лишь Один из многих. Пусть так. Однако ты сама признаешь, что в мире множество тех, кого никогда не бывало, множество попросту измышленных, не существующих нигде, кроме людских преданий. Откуда мне знать, что ты не заблуждаешься, не обманута, что все это подлинно?
– Или – что не обманут ты? Мною?
– Для меня все это – сказка. Легенда.
– Все, что люди знают о том мире, не более, нежели легенда, – отрезала Маргарет. – Все, что ты знаешь о том, что полагал ранее несомненным, – тоже предание. Или ты все еще убежден, что Вселенная сотворена единым и непогрешимым создателем, а бог, которому служишь ты, его сын? Только оттого, что так написали люди в книге, которую правили люди же? Прочие столь же убеждены в том, что написано в их книгах, их людьми.
– А ты всерьез уверена, что мир породила Тиамат?
– Это легенда, – повторила Маргарет – размеренно, словно втолковывая только что разъясненный урок. – Лишь легенда. Я не знаю, что на самом деле. Быть может, правы те, кто говорит, что мир создан безличной силой, и боги – лишь первые его жители, самые старшие; похожие и непохожие на нас, но – просто сильнее. Или правы все? И в творении этого мира участвовали все те, кого люди зовут богами?
– Довольно… спорно, – заметил Курт; она улыбнулась:
– Ты говоришь так, потому что тебе приходится иначе смотреть на все то, что впитывал с детства, и любой аргумент кажется тебе недостаточным. Если бы во младенчестве ты оказался в семье мавров, ты столь же скептично смотрел бы на то, что сейчас отстаиваешь… Однако же даже в признанной всеми христианами книге есть кое-что, говорящее в пользу моих слов.
– И что же? – уточнил он ревниво; Маргарет пожала плечами:
– Сам Рай.
– Не понял.
– А я объясню, – с видимым удовольствием отозвалась она; было заметно, что мысль эта ею продумана давно и столь же давно желала быть высказанной. – В подлиннике стоит еврейское слово, которое происходит от «защищать». Ограждать. Иными словами, Рай – это некое огражденное место при Эдеме. И человек, созданный ветхозаветным творцом, не покидал пределов этой ограды; почему? Может быть, потому, что тогда он увидел бы других людей, сотворенных другими богами? И узнал бы, что его всевластный господин – не более чем usurpator? Даже тот, кому служишь ты, если взглянуть непредвзято на все, что он говорил и делал, пришел для того, чтобы вызволить человека из-под власти этого узурпатора – он ведь дал иную заповедь, установил иные правила, дал иной закон; и совершил жертвоприношение – с величайшим жрецом и величайшей жертвой, каждым из которых был он сам… Но все это неважно, – оборвала Маргарет саму себя. – Не то главное, на чьей совести создание мира, где мы живем. Главное – кто способен дать мне то, что я хочу.
– В обмен на что? – уточнил Курт хмуро. – Или я скверно знаю подобные культы, или ты задумала то, что мне не понравится.
– Не смотрите на меня такими глазами, господин следователь Конгрегации! – потребовала она разгневанно. – Я не намерена резать младенцев; Иштар – женщина, и подобные приношения не поспособствуют ее благосклонности. Приносить ей в жертву пресловутых девственниц я тоже не собираюсь. Как несложно догадаться, убийство женщины женщина-богиня тоже не воспримет как нечто приятное, за исключением тех случаев, когда жертва добровольна.
– И такое встречается? – с недоверчивой усмешкой переспросил Курт.
– А ты полагаешь, искренне и до последнего преданные вере попадаются лишь среди тебе подобных?
– Маргарет, я ждал долго, – оборвал он, стараясь сгладить невольную резкость в голосе. – За ту неделю, что прошла со встречи с твоим тайным magister’ом, я выслушал массу теософских лекций и загадочных намеков. Ты обещала, что я буду знать все, но у меня до сих пор такое чувство, что меня продолжают водить на поводке, использовать меня вслепую, ничего не объясняя и по-прежнему держа в неведении. Ты что-то готовишь, твой таинственный наставник сказал мне, что ты «в скором времени обретешь силу»… Довольно. Я желаю знать, во что втянут.
– Ты по-прежнему думаешь, что мне что-то нужно от тебя, кроме тебя самого? – невесело улыбнулась Маргарет. – Все, что было, все эти, как ты их назвал, лекции – как раз для того, чтобы ты не был в неведении. Это – именно для того, чтобы ты знал все, как и хотел…
– Ты готовишь какой-то обряд, посвященный своей покровительнице, – перебил Курт снова. – Так?
Она нахмурилась:
– Что-то мне не по душе в том, каким тоном ты спросил это.
– Ты не ответила на мой вопрос, Маргарет. В обмен на какую жертву ты намерена просить силы и власти? Чем дольше ты уходишь от ответа, тем более у меня крепнут дурные подозрения.
– Боже! – засмеялась она, прильнув к его плечу и заглянув в глаза. – Неужто ты решил, что эту роль я отвела тебе? Ты серьезно?
– Если я скажу, что подобные мысли не посещали меня, я солгу, – полусогласно кивнул Курт. – Разубеди меня. Скажи, что я заблуждаюсь, и никакие жертвы твоей двуликой богине не нужны.
– Ей – не нужны, – не сразу отозвалась Маргарет, чуть отступивши от него и глядя в сторону. – Она сама может явиться по своему желанию. Сама может одарить своей силой…
– Маргарет, – требовательно произнес он, чуть повысив голос, и та, наконец, кивнула:
– Да, будет обряд. И будет жертва.
Нельзя сказать, что Курт не ждал этого, – подозрения возникли давно и лишь упрочивались с каждым слышанным им словом, с каждым днем и каждым часом, а сейчас, в эту минуту, он понял внезапно, что ни на миг и не сомневался в том, что услышит именно то, что услышал. Не сомневался – и все равно на миг ладони похолодели, а во рту пересохло, точно в горячке. Что бы ни происходило в последнюю неделю с небольшим, какие бы перемены ни совершились в нем самом, на самый главный вопрос – готов ли он к такому повороту событий – Курт должен был ответить самому себе прямо, и от ответа зависело многое. И более всего пугало то, что ответ он уже знал, ответ уже был.
Он прикрыл глаза, осторожно переводя дыхание.
Был и вопрос…
– Это попытка привязать меня, так? – спросил Курт негромко, пытаясь поймать ускользающий взгляд Маргарет. – Ты хочешь, чтобы я присутствовал, верно? Чтобы я видел все, знал все, участвовал в этом – чтобы после у меня не было пути назад. Это присоветовал твой наставник?
– Да, – отозвалась она так же тихо, но твердо. – Это был его совет. Повязать кровью. По его мнению, это последняя проверка твоей искренности. Однако я хочу, чтобы ты был рядом, по иной причине. Курт, нельзя быть предателем наполовину… не кривись, ты сам назвал себя так. Нельзя изменить прошлому лишь отчасти. Я хочу, чтобы ты спросил себя – чего ты, в конце концов, желаешь. Жаждешь ли ты всего лишь безмятежной жизни, успокоения своей совести или же – истины. Потому что, если ты хочешь знать истину, ты будешь со мною, ты увидишь все сам, поймешь все сам. Если же истина тебе не нужна…
