Время, когда они вышли из подвала, близилось уже к полудню; глаза слипались у обоих – Райзе в эту ночь тоже не случилось поспать, а составление письменного отчета добило обоих. Бруно, оставшийся в одной из пустующих рабочих комнат, обнаружился по их возвращении мирно сопящим, и, поколебавшись, они решили последовать его примеру – без хотя бы двух часов сна дальнейшая работа была попросту невозможна.
* * *
Проснувшись, Курт обнаружил, что Райзе нет – как пояснил объявившийся через полчаса Ланц, тот сменил его на обыске замка.
– Лучший отдых – смена работы, – пожал плечами Дитрих на предложение передохнуть. – С моей бессонницей, абориген, у меня сейчас просто золотое время. Как наша красавица?
Курт лишь отмахнулся.
Под надзором лично Керна он, пробудившись, спустился в камеру Маргарет снова и вновь наткнулся на непробиваемую стену – та опять замкнулась, требуя защиты, свидетелей, расследования, грозя покровительством герцога и князь-епископа, перемежая угрозы мольбами и призывами защитить ее доброе имя и не отягощать совесть неправедным обвинением…
– Она довольно убедительна, – заметил Курт со вздохом, и Ланц нахмурился:
– Абориген, неужто ты поддаешься на ее слезы? Помни, улики говорят о ее виновности, и ты сам их видел, ты сам…
– Я знаю, – оборвал он; Бруно кашлянул, вмешиваясь в разговор, нерешительно присовокупив:
– И нельзя сказать, что твои приятели это подбросили: pro minimum
[151]
книжку без листов отыскали в твоем присутствии. Может, майстер Керн прав? Тебе не сто́ит этим заниматься?
– Я все знаю и все помню, – отрезал Курт хмуро. – Я в своем уме и памяти. И при следующем вопросе на эту тему я начну просто бить; это – понятно?
– Пойду-ка я, – усмехнулся Ланц, направляясь к двери, – покуда меня бить не начали… Переговорю со стариком, узнаю, как обстановка. А ты бы сходил подзакусить – на эти дни Керн, благослови Господь его предусмотрительность, повара взял. Это ты, может, с голодухи бесишься.
На сослуживца Курт бросил уничтожающий взгляд, однако же пообедать все-таки зашел – рацион следователей в последние сутки и в самом деле был довольно скудным и нерегулярным. Бруно, сидя за столом напротив, косился, и при мысли о том, как внезапно искренне стал принимать участие в деле человек, еще недавно готовый выть при мысли о своей службе Конгрегации, становилось смешно и зло разом.
Обед прошел в безмолвии; зная, что угрозы Курта не всегда остаются на словах, подопечный молчал и после, идя следом за ним по коридору к рабочей комнате начальника.
К Керну, однако, они не дошли – на повороте к лестнице второго этажа их нагнал стражник из внешней охраны, сообщивший, что майстер Гессе, и именно он, требуется внизу как можно быстрее. У входных дверей, в приемной зале, под присмотром второго стража переминался с ноги на ногу худенький, как цыпленок, мальчишка лет семи, испуганно озираясь и теребя рукав.
– Вот, видите ли, – пояснил стражник, протягивая Курту грязный обрывок пергамента, перечищенный не раз и не три, свернутый в смятую трубочку, – принес вот это и не говорит, от кого. Требует вас, и все.
– Я ничего не знаю, потому и не говорю! – в голос крикнул мальчишка. – Меня дяденька попросил принести!
– Тихо, не кричи здесь, – предостерег его Курт, развернув клочок с неровными, прерывистыми строчками; мальчишка осекся, сжавшись, и опустил глаза в пол.
Бруно заглянул через плечо, читая; он оттолкнул подопечного в сторону, понимая вместе с тем, что тот успел схватить эти несколько строчек.
ИМЕЮ СВЕДЕНИЯ КАСАТИЛЬНО ДЕЛА. ГОВОРИТЬ БУДУ С ИНКВИЗИТОРОМ ГЕССЕ ЛИЧНО И БОЛШЕ НИ С КЕМ. НЫНЧЕ В ЧАС ПО ПОЛНОЧИ. СТАРЫЙ ДОМ КОРЗИНЬЩИКА. ОН ДОЛЖИН БЫТЬ ОДИН ИЛИ РАЗГАВОРА НЕ БУДЕТ.
Курт нахмурился, переводя взгляд с текста, изобилующего ошибками и кляксами и явно написанного на коленке, на мальчика. Уже и без его объяснений было ясно, как день, что его просто остановили на улице, пообещав либо денег, либо сладость за услугу доставить записку в Друденхаус…
– Иди сюда, – кивнул Курт, разворачиваясь, и отошел к самой дальней стене, слыша, как за спиной шлепают поспешные частые шаги мальчика. – Рассказывай, кто дал тебе это и что сказал, – потребовал он, развернувшись к нему, и тот встал на месте, замерши и словно онемев; Бруно вздохнул:
– Господи, что ты делаешь, а?.. Пусти, – потребовал он, отодвинув Курта в сторону, и присел перед мальчиком на корточки. – Привет. Тебя как зовут?
– Вольф, – буркнул тот, и Бруно улыбнулся:
– Хорошее у тебя имя. Боевое. Я Бруно. А это – майстер Курт Гессе, которого ты спрашивал. Вот только нам интересно знать, зачем; ты ведь расскажешь? Что-то нам ничего не понятно.
– Мне тоже ничего не понятно, – отозвался мальчишка пронзительно и, увидев, как Курт поморщился, понизил голос. – Мне эту записку дяденька дал на улице; купил мне маковую булку с медом и дал вот это, чтобы я принес в Друденхаус. Он сказал спросить вот его, а больше никому не отдавать. Но у меня стражник отобрал…
– Естественно.
– Помолчи, а? – шепотом потребовал Бруно. – Ну, у него служба такая, – пожал плечами он, вновь обратившись к мальчику. – А больше тот дяденька ничего не говорил?
– Ничего. Только пообещал мне уши отрезать, если я записку не принесу…
Курт невесело усмехнулся, и подопечный исподволь погрозил ему кулаком.
– Какой он был? – пихнув Бруно ногой в ответ, спросил он. – Хоть что-нибудь ты вспомнить можешь?
– Да заткнешься ж ты? – не сдержался подопечный. – Вольф, ты можешь нам его описать? Какой он был? Молодой, старый, высокий, маленький?
– Я не запомнил… – растерянно оглядываясь на Курта, пробормотал мальчишка. – Он подошел, спросил – «Хочешь булочку?»… Я сказал, что, конечно, хочу, а он сказал, что надо отнести записку. Я его не рассматривал, так все быстро было… Он булку дал, а потом – про уши; я забоялся и смотреть на него совсем перестал…
– Ясно, – вздохнул Курт разочарованно, снова глядя в строчки на неровной поверхности пергамента. – Ничего мы не добьемся – на то и расчет… Где ты живешь, кто родители?
– От мясницкой лавки Круста второй дом, мой папа мяснику помогает туши подвешивать…
– Ясно, – повторил он, кивнув на дверь. – Свободен.
– Спасибо за помощь, Вольф, – снова выставив за спину сжатый кулак, улыбнулся мальчику Бруно. – Ты можешь идти домой… Ты никому ведь не говорил про то, куда и зачем идешь?
– Конечно, нет! – почти со страхом воскликнул тот, и подопечный кивнул:
– Молодец. И не говори. Никому-никому, понимаешь? Ни друзьям, ни папе, ни маме – никому. Это тайна.
– Уж понимаю, – даже осмелев на миг, важно кивнул мальчишка и, развернувшись, бегом метнулся к двери.
