– Аксиос! – раздалось нестройно от стоявших впереди епископов и затихло. Толпа возглас не поддержала. В соборе повисла тишина. Нехорошая.
Начальников на Руси избирали просто: за кого громче крикнули, тот и победил. Зато сами выборы проходили бурно. Будь то посадник в Новгороде или старшина ремесленного конца, за каждую должность шла схватка. Когда не удавалось перекричать, вставали стенка на стенку. Случалось, брались за ножи. Зрелище получалось захватывающим и привлекало зевак. Собираясь в Киев, люди ожидали подобного. Разумели, что владыки не станут хватать друг дружку за бороды (хотя почему бы и нет? интересно было бы глянуть!), но настроились на долгое действо. А тут сразу крикнуть. Шалишь!
Никодим об этом знал. Поэтому просил владык не молчать. Пусть кто-то укорит митрополита, другой – похвалит. Несогласные станут спорить. Люди увидят: все по правде. Действо затянется, выборщики устанут и сами станут кричать: «Довольно! Никодима – в патриархи!»
Илларион подвел митрополита. Увлекшись собственным красноречием, решил, что дело сделано. Теперь он растерянно топтался на амвоне, не зная, как быть дальше. Не знал этого и Никодим. Он стоял, ежась под взглядами, и лихорадочно искал выход.
– Можно мне, братья?! – послышалось из толпы, и вперед протолкался мужичонка. Из-под краев кожушка его выглядывала ряса. Митрополит узнал Иоанна и весь сжался.
– Владыка Никодим, – заговорил инок, – муж добрый и почтенный. Но хочу спросить вас, братья: какое дело мы тут творим? Мирское или божье?
– Божье! – крикнули из толпы.
– Почему Господа не спрашиваем?
– Правильно! – загудели в соборе.
– Как спрашивать? – удивился Илларион.
– Бросить жребий!
Толпа одобрительно загомонила. Жребий сулил зрелище.
– Как митрополиту его тянуть? – усмехнулся Илларион. Он еще не оправился от поражения и держался язвительно. – Самому с собой?
– Найдем еще кого! – успокоил инок и, пробежав глазами по стоявшим напротив епископам, ткнул пальцем в Софрония. – Подойди, владыка!
Софроний помялся и взобрался на амвон, став по левую руку от митрополита.
– Ведаете его?
Толпа одобрительно зашумела. Как это ни казалось странным, епископа Галицкого знали. Клирики – по богословским трудам, коими зачитывалась Русь, миряне познакомились с владыкой в Киеве. Софроний присутствовал на всех встречах князя с выборщиками. Спрашивал, отвечал на вопросы и запомнился людям человеком умным и добрым.
«Подстроено!» – догадался Никодим. Иван перехитрил его. На словах отстранившись от выборов, сам разыграл партию.
– Раз так, бросим жребий! – заключил Иоанн. – Вот ты! – Он указал на молодого боярина, стоявшего неподалеку. – Приведи с площади отрока!
Боярин поручению обрадовался: будет, что рассказать дома!
– Кого выбрать? – спросил весело.
– Какой глянется, того и веди! – велел Иоанн.
Боярин убежал. Толпа замерла в предчувствии зрелища. А инок, окинув взглядом епископов, направился к черниговскому владыке. Дородный и важный, тот держал в руке четки. Они состояли из белых и красных бусинок, нанизанных на нитку. Судя по тому, как грек держал четки, они ему очень нравились.
– Одолжи, владыка, для божьего дела! – сказал Иоанн, забирая четки.
Растерявшийся грек не сумел воспротивиться. Инок вытащил из-за голенища ножик и полоснул по нитке. Бусинки, стуча и подпрыгивая, хлынули на каменный пол. Грек ахнул. Ничуть не смутившийся Иоанн нагнулся и подобрал два камешка: красный и белый.
– Глядите! – показал собранию. – Кто вытащит красный, тот и патриарх! Згода?
– Да! – зашумели в ответ.
В проходе появился боярин. Он толкал перед собой мальчика лет семи. Отрок испуганно косился по сторонам.
– Подойди, чадо! – позвал Иоанн.
Отрок подошел.
– Как звать?
– Богдан! – шмыгнул носом отрок.
– Доброе имя! – похвалил инок. – Как тянут жребий, ведаешь?
– Ага! – подтвердил малец.
– Давай шапку!
Отрок стащил с головы суконный колпак и протянул монаху. Иоанн бросил внутрь бусинки.
– Теперь иди к ним, – инок указал на Никодима с Софронием, – пусть тянут.
Богдан еще раз шмыгнул носом и направился к солее. Взобравшись, он мгновение поколебался и подошел к Никодиму. Протянул тому шапку.
По собору пробежал ропот. Отрок держал колпак, растягивая его края. Не составляло труда заглянуть и выбрать нужный камень. Никодим почувствовал, как отлегло от сердца. Русы, несмотря на все их коварство, все же варвары. Перехитрив в большом, не позаботились о малом. Отрока следовало подучить. Тем хуже для них!
Никодим отчетливо видел красную бусинку. Она лежала совсем близко, багряно отсвечивая в солнечных лучах. Митрополит опустил руку и нащупал камень. Тот, к его удивлению, оказался холодным. «Странно, – подумал Никодим, – когда успел остыть? Держали-то в руках…» Медлить, однако, он не стал. Вытащил бусинку и, не разглядывая, показал собравшимся.
Ответом ему был вздох – долгий и протяжный. Лица епископов вытянулись. Никодим торопливо глянул на камень в пальцах. Тот был белым…
– Как это вышло? – спросил Софроний после того, как интронизация
[58]
кончилась. (Ее готовили для Никодима, но провели над другим.) – Я сам видел, как митрополит брал красный камень.
– Неужто? – сощурился Иоанн.
– Вот те крест! – Софроний перекрестился.
– А сам какой вытащил?
– Красный…
– Значит, все честно.
– Но… – не отстал свежеизбранный патриарх. – Я видел…
– Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…
[59]
– процитировал инок.
Никодим обиженно засопел.
– Ты молился сегодня? – спросил инок.
– Да! – удивился Софроний.
– Чего просил?
– Чтобы Господь явил свою волю.
– Вот и явил! – пожал плечами Иоанн. – Патриарх, а спрашиваешь…
– Благослови! – попросил Софроний, склоняясь пред иноком.
И тот, не смутившись столь странной просьбе, осенил патриарха крестным знамением.
23
– Ты хорошо знаешь князя русов? – спросил Леонид.
После ужина они с зятем сидели в триклинии, думая каждый о своем. В последнее время такие тихие вечера стали для них нормой: говорить не хотелось. Леонид нарушил молчание. Зачем? Алексий помедлил. Знает ли он Ивана? Присмотреться время было. Но… Он покачал головой.
