– Не врешь? – спросила Млава.
Алексий перекрестился на икону.
– Лечение считается у нас искусством, о нем написаны трактаты. Некоторые я привез. Обучу тебя греческому, и ты сможешь их прочесть. Согласна?
– Как поженимся, если я язычница? – вздохнула Млава. – Не обвенчают!
– Это не обязательно! – сказал Алексий. – Мы поклянемся, каждый своему богу, любить друг друга и хранить верность. Я клянусь!
– И я! – сказала Млава.
Алексий опустился на колени и стащил с ее ножки сапожок. Затем – второй.
– Ты что делаешь? – изумилась Млава.
– По вашему обычаю, надо разуть.
Млава захохотала. Слезы брызнули из ее глаза, она всхлипывала и отирала их кулаком.
– Женка мужа разувает, а не наоборот! – проговорила, отсмеявшись.
– Это не важно! – сказал Алексий, подхватывая ее на руки.
* * *
Через неделю Алексий снял хоромы неподалеку от княжьего терема. Отыскать свободные в густонаселенном Киеве оказалось сложно. Приезжие снимали в городе комнаты и углы, а киевляне не стремились уступать свои дома кому бы то ни было. Помогли местные греки, с которыми посол свел знакомство. За гривну в месяц боярская семья согласилась съехать в посад, где у нее имелись другие хоромы.
Млава пришла в восторг. У князя она ютилась в каморке. Первым делом Млава попыталась в хоромах прибрать. Алексий, застав ее за этим занятием, отобрал тряпку и зашвырнул в угол.
– Вот! – Он высыпал ей в ладошку горсть серебра. – Найди служанку. И повариху. Ты жена посла, а не пекаря.
К вечеру Млава привела двух женщин, немолодых и уродливых. Стряпуха была рябой, служанка имела бельмо на глазу. Алексий хмыкнул, догадавшись, по какому принципу жена подбирала прислугу, но возражать не стал. Лишь бы работали!
Млава перетащила в хоромы запас трав, в комнатах поселился их горьковато-сладкий аромат. Он исходил и от самой лекарки. Алексий помнил этот запах со времени, когда лежал в бреду, ему он нравился. Млава лучилась от счастья. Ее все приводило в восторг. Ласки мужа, его трогательная забота о ней, просторный дом, где имелась комната для приема больных, и отсутствие необходимости прибирать и готовить. Муж учил ее греческому, рассказывал о нравах и обычаях земель, где он побывал, Млава слушала, раскрыв глаза. Алексий так много видел! Он такой умный! Ей так повезло! И без того пригожая, Млава похорошела еще больше. Ее глаза сияли, и больные, приходя к ней, заражались этим настроением.
А вот Алексий грустил. У него появились дом и любимая женщина, но миссия, с которой он прибыл в Киев, не удалась. Иван отверг предложение Рима.
– Нет! – сказал, выслушав посла. – Сам, коли желаешь, оставайся – только рад буду. Людей ученых из Константинополя вези – приму. Царевна же пусть остается в Риме.
– Это выгодный брак! – пытался убедить Алексий. – Тебе на пользу!
– Не спорю! – согласился Иван.
– Тогда почему?
– Не хочу! – отрезал князь.
Алексий ушел ни с чем. Он ожидал отказа, но все равно расстроился. Провал миссии нес Леониду смерть. Обретя любовь, Алексий на миг поверил, что и здесь получится. Тогда бы он вызвал тестя в Киев, а тот, пока б снаряжали свадебный поезд, успел бы продать дом и другое имущество. Вырученного золота им хватит надолго. Как хорошо было бы жить втроем! Тем более что Млава не возражала.
– Негоже бросать доброго человека! – заключила, услышав просьбу. – И нам будет веселее.
И вот планы рухнули. Алексий пребывал в тоскливых раздумьях. Зима затворила дороги, караваны пойдут в Рим весною. Рано или поздно, худая весть достигнет Константинополя. Тогда тестя ждет казнь. Не будь Млавы, Алексий вернулся бы сам, а там – будь, что будет. Однако делать жену вдовой не хотелось. Как быть?
Млава видела тоску мужа, но не понимала, что с ним. Она старалась быть ласковой и нежной, только муж продолжал хмуриться. Млава решила расспросить. Начала издалека.
– Странные вы, мужи, – сказала после постельных ласк. – Дом есть, жена рядом, серебро имеется. Живи да радуйся! Нет, вздыхают! А вот бабе много не нужно. Муж добрый да дети здоровые – вот и счастье.
– Дети? – удивился Алексий, силясь понять: к чему это она?
– Конечно! – сказала Млава. – Ради них баба на все готова.
Мысль, посетившая Алексия, заставила его вздрогнуть.
– Ты знаешь княгиню Анну? – спросил с надеждой.
– Оляну? – удивилась Млава. – Конечно! Сына ее принимала.
«Сына, а не сыновей, – отметил Алексия. – Второй, значит, от Млавы. Не зря говорят…» Ревность кольнула грека в сердце, но он справился.
– Княгиня любит Ивана?
– Его все любят, – ответила Млава.
«Даже те, кто хотел убить?» – хотел спросить Алексий, но удержался.
– Она служанкой его была, – продолжила Млава. – Тогда и прилипла. Да так, что не оторвать.
Последние слова Млава произнесла с осуждением, но Алексий, охваченный мыслью, не обратил на это внимания.
– Княгиня умна?
– Да! – подтвердила Млава.
– Можешь устроить с ней встречу? Тайную!
– Зачем? – заволновалась Млава.
– Для дела, – успокоил Алексий. – Не бойся, ладушка! Никто, кроме тебя, мне не надобен.
В подтверждение своих слов он обнял и поцеловал жену.
– Ладно! – вздохнула Млава.
24
Сечень и лютый
[63]
Иван провел в отъезде. Жизнь на Руси с холодами замирала. Прекращалось землепашество и судоходство, смерды сидели по избам, купцы – по лавкам; только князья шастали по городам, собирая дань и творя суд.
В киевских землях этим занимался Белгород, Великому принадлежал только город. Так урядили мужи киевские еще до Святослава. Земли у Ивана были в Галиче, туда и ездил. Киев приносил солидный доход, но серебра не хватало. Приходилось содержать дружину, ополчение из горожан. Последнее кормилось само, но требовало оружия. Мечи, копья и защитные куяки стоили не дешево.
Другой причиной поездки был надзор за посадниками: следовало глянуть, как справляются. Кого похвалить, кого отругать, а кого и вовсе выгнать. Последнее случалось редко. Княжичи, навербованные в дальних землях, старались.
В Киеве оставался батька. Малыга оправился от ранения. Ловко держал уцелевшей рукой меч, подымал чару, тетешкал подраставшую дочь. Иван сдержал обещание и придумал батьке порты. Они имели ширинку и держались на ремешке, пропущенном сквозь шлевки. Проще говоря, были копией штанов будущего. Пряжка у ремня была простой, не составляло труда расстегнуть и застегнуть ее одной рукой. Батьке обнова понравилась. Иван и себе такую заказал: удобно. Это имело последствия. По Киеву пополз слух: князь носит особые порты. Бояре захотели иметь такие же. Портные трудились, не разгибая спин. Почуяв выгоду, оживились скорняки. Обычные пояса того времени носили поверх рубах и свит. Они были широкими и прочными: к ним ведь много чего цепляли – от кошелька до сабли. Пояс был знаковым элементом одежды, он указывал статус хозяина, нередко украшался серебряными бляхами. Стоил он дорого. Пояса носили годами, передавая от отца к сыну. Для поддержания портов роскоши не требовалось – под рубахой не видно. Нарежь узких ремешков, присобачь пряжки – и товар готов! Стоит дешево, спрос есть. Скорняки и портные славили князя и ставили свечки в церквях.
