Иван не нашелся, что ответить.
– Выслушай! – сказала Оляна. – Браниться потом будешь. Помнишь, ты сказал: я плохая княгиня?
Иван хотел возразить, но маленькая ручка прикрыла ему рот.
– Это правда. Я вела себя, как последняя смердка. Хотела, чтоб ты был только мой. Забыла, что князь принадлежит всем. В его руках жизнь и смерть, от него ждут помощи и защиты. Князь обязан нести свой крест. И ежели жена мешает…
– Нет! – сказал Иван.
– Да! – возразила Оляна. – Думаешь, легко мне решиться? Как подумаю, что без тебя… Только выбора нет.
– Неправда! – возразил он.
– Ты не понимаешь! – вздохнула Оляна. – Нас убьют.
– Пусть только… – начал Иван, но Оляна не позволила ему продолжить:
– Ты не сумеешь это предотвратить. Меня ненавидят. В спину шипят: «Смердка!» Рано или поздно у них получится. Плеснут зелья или пырнут ножом – конец один. А дети? С ними еще проще. Они все тянут в рот; не заметишь, как подсунут отраву. Или толкнут с лестницы… Сыновьям смердки не позволят стать княжичами. Женившись на ромейке, ты отведешь беду. Сам уцелеешь и нас спасешь. Когда мальчики подрастут, сделаешь их боярами. Бояре не садятся на княжеский стол, их незачем убивать. Дети уцелеют, и я, даст Бог, дождусь внуков. Ты сможешь нас навещать…
Она еще что-то говорила, но Иван не различал слова. Они были сухими и безжизненными, напетыми с чужого голоса. Иван понимал, с чьего. Но самое горькое крылось не в этом. Слова были правильными. Они развязывали ему руки, давали выход. Горький, болезненный, но единственно возможный. Тип в мантии прав: за власть платят дорого. Все образуется. Из-за моря привезут ромейку, и Русь поклонится Великому князю. Только ромейка не заменит ему Оляну. Для нее брак – постылая обязанность, как и для него. Ради чего тогда жить? Величия? Его и в Галиче хватало. Мог отсидеться.
«А остальные? – спросил внутренний голос. – Ты же читал в учебнике? Захватив города, татары насиловали женщин и девочек, чей рост был выше тележной чеки. Насытившись, отрезали им груди, вспарывали животы. Нередко вырезали целые города. Если не твоих, так пусть? Ты спрячешься за смоками и уцелеешь. Татары ярлык на княжение выпишут. Придется, конечно, лизнуть сапоги, как в твоей истории князья лизали, зато при делах. Потомки назовут Иваном Мудрым. А че? Хвалят ведь Александра Невского за дружбу с татарами! А тот им в угоду своих резал…
Иван не заметил, как Оляна умолкла. Он пришел в себя от тишины. Жена стояла и смотрела на него.
– Когда? – спросил он.
– Как вскроется Днепр. С первым караваном Алексий отправит весть в Константинополь. К тому времени меня должны постричь.
– Идем! – сказал Иван, вставая. – У нас мало времени…
* * *
– Я не буду тебе служить! – сказал Олята.
Он стоял перед князем, выпятив грудь. Глаза горели. Весь вид сотника словно говорил: «Вот тебе!»
– А кому станешь? – спросил Иван.
Олята растерялся. Он ждал, что князь закричит, затопает ногами, а вот он останется невозмутимым. Будет молчать, всем видом выражая презрение.
– Ну? – поторопил Иван. – Не хочешь служить мне, значит, пойдешь к другому. К кому?
«Ни к кому!» – хотел крикнуть Олята, но сдержался. Зять посмеется и скажет: «Кому ты нужен?»
– Ляшскому королю! – выпалил сотник, припомнив давний разговор с тестем. – Давно зовет! Пожалует графом, отсыплет золота…
– Уверен? – спросил князь.
Тон его вопроса словно кричал: «Уймись!», но Олята не расслышал.
– Да!
Князь сделал знак гридню. Тот исчез и через мгновение явился с двумя воинами.
– В поруб! – велел князь, указав на Оляту.
Гридни подскочили и, прежде чем сотник успел опомниться, содрали с него пояс с мечом. Пока один держал оружие, другие, завернув Оляте руки, связали их сыромятным ремешком. После чего, толкая сотника в спину, увели из гридницы. На это ушло так мало времени, что Олята не успел ни возмутиться, ни крикнуть.
Иван же, оставшись в одиночестве, подошел к окну и прислонился лбом к холодному стеклу. На душе было гадостно. Постриг жены, совершенный на днях, вверг его в непреходящую тоску. Хоть знал и внутренне готовился, но когда вечером лег в пустое ложе… А тут еще это! И ведь не просто выходка обиженного мальчишки – вызов. Олята не отступится – ишь, как глаза горели! Первая ласточка? Ватага не одобрила поступка князя: Оляна была одной из них. Отправив жену в монастырь, Иван дал понять: времена изменились. Отношений, существовавших прежде, более нет, побратимы ему не единственные ближники. Какие выводы сделает ватага? Захочет уйти? Худо. Беда даже не в том, что он теряет друзей. Побратимы знают, как воевать на смоках. Отпускать их нельзя. Так что же, убить? Кем он станет после этого? Душегубом, готовым ради власти уничтожить близких? Беда…
Иван кликнул гридня и велел звать Малыгу. Сам стал вышагивать вокруг стола. До прихода батьки следовало подумать…
* * *
Войдя в гридницу, Олята замер. Он ждал княжьего суда, готовился к нему, мечась в порубе, но то, что увидел, ошеломило. Иван был не один. На лавках расселась ватага, а сам князь пристроился сбоку, как обычный дружинник. На его месте сидел Малыга. Усы батьки грозно топорщились.
Гридни толкнули Оляту в спину и сняли с рук путы. После чего ушли. «Суд! – понял Олята. – Но не княжеский, а ватаги. Потому руки распутали. Своих судят свободными. Ежели приговорят, то сам и удавишься. Рук марать не станут…»
От этой мысли на душе Оляты стало мерзко.
– Ну, – начал Малыга, – поведай, голубь сизокрылый, что князю сказал!
От такого обращения Оляте стало еще хуже.
– Говори! – прикрикнул воевода. – Или мову отняло?
Олята продолжил молчать.
– Сказал, что уходишь от князя?
Олята кивнул.
– Что отправишься к королю ляшскому?
Олята подтвердил кивком.
– И сделает тебя король графом, отсыпав золота?
«Я только грозил! – хотел сказать Олята. – Ни к кому не собирался!» Но вместо этого опустил очи долу. Жалкое оправдание! Чего сказано, не вернуть.
– Помнишь, как присягал князю? Клялся в верности? Какое наказание за измену следует, знаешь?
Олята молчал, уставившись в пол. Вот и все. Сейчас произнесут приговор…
– Отвечай! – раздалось за спиной.
Олята обернулся. У порога стояла Оляна – в рясе и с клобуком на голове. Поджав губы, она гневно смотрела на брата.
Явление Оляны удивило всех. Побратимы зашевелились, даже князь выглядел изумленным. Лишь Малыга расправил ус, хитро улыбнувшись. Оляна, подойдя, уставилась брату в глаза. Смотрела она снизу вверх, но, странное дело, казалась выше.
