— Вы спасли Землю?
— Мы помогали, — резко помрачнев, ответил Холден. Смерть Миллера все еще мучила капитана. Фред знал, что он чувствует. — Мы действовали совместными усилиями.
Секретарша Фреда кашлянула и покосилась на дверь. Им пора было идти.
— Я сделаю, что смогу, — пообещал Фред. — На мне висит много дел, но я сделаю, что смогу.
— И еще, Марс не получит обратно «Роси», — сказал Холден. — По закону о правах на спасенное имущество корабль теперь мой.
— Они будут другого мнения, но я сделаю, что смогу.
— Вы все время это повторяете.
— Это все, что я могу сказать.
— И вы им о нем расскажете, да? — сказал Холден. — О Миллере. Он этого заслужил.
— Об астере, который добровольно вернулся на Эрос, чтобы спасти Землю? Еще бы не рассказать!
— Не о каком-то «астере». О нем. О Джозефусе Алоизиусе Миллере.
Холден оторвался от дармовой клубники. Фред скрестил руки.
— Ты читал досье, — сказал Фред.
— Ну да, я не так уж много о нем знал.
— И никто о нем не знает, — сказал Фред, затем заговорил мягче. — Я понимаю, что это жестоко, но мне не нужен живой человек со всеми его сложностями. Мне нужен символ Пояса. Икона.
— Сэр, — вмешалась секретарша, — вам пора.
— Вот что нас до этого довело, — сказал Холден. — Иконы. Символы. Люди без имен. Все эти научники «Протогена» думали о биомассе и популяции. А не о Мэри, что работает в снабжении, а в свободное время разводит цветочки. Никто из них не убивал ее.
— Думаешь, они бы не смогли?
— Я думаю, если уж собирались, то должны были знать ее по имени. Знать всех по именам. И вы слишком многим обязаны Миллеру, чтобы не делать из него то, чем он не был.
Фред рассмеялся. Не смог сдержать смеха.
— Капитан, — заговорил он, — если вы хотите сказать, что я должен внести поправку в обращение к конференции и вместо повести об астере, спасшем Землю, сказать что-то вроде: «Нам случайно подвернулся коп с суицидальными наклонностями», — то вы понимаете в происходящем меньше, чем я думал. Самопожертвование Миллера — орудие, и я намерен его использовать.
— Даже если это лишит его лица? — спросил Холден. — Даже если сделает его совсем другим человеком?
— Особенно если это сделает его другим человеком, — ответил Фред. — Ты помнишь, каким он был?
Холден нахмурился, потом что-то мелькнуло в его глазах. Юмор. Воспоминание.
— Он был настоящей занозой в заднице, да?
— Этот человек мог из явления тридцати нагих ангелов божьих, возвещающих, что секс, оказывается, — вовсе не грех, сделать довольно унылое зрелище.
— Он был хорошим человеком, — сказал Холден.
— Не был, — возразил Фред. — Но он делал свое дело. А я намерен сделать свое.
— Покажите им, — попросил Холден. — И насчет амнистии. Не забудьте насчет амнистии.
Фред шел по изогнутым коридорам, секретарша держалась на шаг позади него. Конференц-зал был рассчитан на мероприятия масштабом помельче. На мелочи. На заседания по вопросам гидропоники, позволяющие ученым сбежать от жен, мужей и детей, чтобы напиться и потолковать о проращивании бобовых. На съезды шахтеров, читающих друг другу лекции по минимизации отходов и удалении пустой породы. На конкурсы студенческих оркестров. А сейчас на этих рабочих коврах, в этих каменных стенах будет твориться история. Если обшарпанные унылые залы напомнили ему о Миллере, виноват был Холден. Ибо прежде не напоминали.
Делегации расселись через проход друг от друга. Генералы, политические назначенцы и их секретари с Земли и Марса, две великие силы, сошедшиеся по его приглашению на Церере, в Поясе. На территории, ставшей нейтральной, потому что ни одна из сторон не принимала ее всерьез. Весь ход истории вел их сюда, к этому мгновению, а теперь в ближайшие несколько минут Фреду предстояло изменить его курс. Страх пропал. Улыбнувшись, он шагнул на возвышение, на место оратора.
На кафедру.
Редкие, вежливые аплодисменты. Несколько улыбок, несколько хмурых лиц. Фред улыбался. Он больше не был человеком. Он стал иконой, символом. Повестью о самом себе и о силах, сошедшихся в игре в Солнечной системе.
И на миг он почувствовал искушение. В паузе между вздохом и первым словом он задумался, что было бы, если б он отказался от заготовленной речи и заговорил о себе как о человеке и о почти незнакомом ему Джо Миллере, об ответственности, которую они несли вместе, о настоящих, небезупречных, сложных людях, какими они были на деле.
Эта был бы благородный путь к поражению.
— Леди и джентльмены, — сказал он. — Мы стоим на перекрестке дорог. По одну руку — весьма реальная угроза взаимного уничтожения. По другую…
Он выдержал эффектную паузу.
— …по другую — звезды.
