— На самом деле фракция изгнания — это конечный диастолический объем минус конечный систолический объем, объем желудочка. И если это поделить на общий внутренний объем и умножить на 100 процентов, то получится фракция изгнания. — Такая речь была бы непонятна непосвященным, даже если бы ее произнесли медленно и на прекрасном английском. В устах доктора Борзова это звучало как бессвязная чушь и вызывало лишь печальную улыбку.
Надин Керрос встала и произнесла:
— Прошу вас, ваша честь.
Судья Сирайт покачал головой, как будто его ударили, и сказал:
— Давайте же, мистер Фигг.
Трое присяжных уставились на Дэвида так, будто он оскорбил их. Другие едва сдерживали смех.
Продолжая толочь воду в ступе, Уолли попросил свидетеля говорить медленно, четко и по возможности понятным языком. Они продвигались дальше, Борзов старался изо всех сил, Уолли повторял почти все, что он говорил, пока не удалось добиться какой-то ясности, хотя на самом деле они и близко к этому не подошли. Борзов распространялся на темы степени митральной недостаточности, регургитации в левой артериальной зоне и уровня тяжести митральной регургитации.
После того как присяжные давно отступились, Уолли задал ряд вопросов по поводу толкования эхокардиограммы, на что последовал ответ:
— Если бы желудочек был полностью симметричным и не наблюдалось отклонений при сокращении стенок или в геометрии, она представляла бы собой продолговатый эллипсоид. Здесь обозначен плоский конец и заостренный конец и плавная волна, эллипсоидная фракция. Таким образом, при сокращении желудочка все равно получился бы продолговатый эллипсоид, но все стенки тоже должны были бы сокращаться, за исключением митрального клапана.
Секретарь судебного заседания подняла руку.
— Простите, ваша честь, но я этого не понимаю. — Судья Сирайт закрыл глаза и опустил голову, будто тоже оставил всякие надежды и хотел только того, чтобы Борзов быстрее закончил и убрался из зала суда.
— Объявляю перерыв на пятнадцать минут, — пробормотал он.
Уолли и Дэвид сидели молча перед двумя нетронутыми чашками кофе в маленьком кафе. Был понедельник, 16.30, но оба чувствовали себя так, будто провели месяц в зале суда Сирайта. Ни один из них не желал оказаться там снова.
Дэвид, потрясенный безобразным выступлением Борзова, размышлял и об алкоголизме Уолли. Тот не казался пьяным и не походил на человека, находящегося под воздействием наркотических веществ; но для алкоголика всякое возвращение к бутылке сулило неприятности. Дэвид хотел задать ему пару вопросов и проверить, все ли в порядке, но ни время, ни место к этому не располагали. Зачем поднимать такую тяжелую тему при столь ужасных обстоятельствах?
Уолли уставился на пятно на полу и не двигался, словно находясь в другом измерении.
— Думаю, присяжные нас не поддерживают, — заметил Дэвид.
Уолли улыбнулся:
— Присяжные нас ненавидят, и я не виню их. Мы даже до упрощенного судопроизводства не доберемся. Как только закончим выступать по делу, Сирайт выгонит нас из суда.
— Такой стремительный конец? Но и его винить нельзя.
— Быстрый и милосердный конец, — произнес Уолли, по-прежнему глядя в пол.
— Что это означает в отношении других вопросов, таких, как санкции и некомпетентность?
— Кто знает? Думаю, об исках в связи с некомпетентностью можно забыть. Не подают же в суд на тех, кто проиграл дело. А вот санкции — совсем другая история. Я так и вижу, как «Веррик» пытается ударить нас по самому больному месту, заявляя, что дело было подано без оснований.
Дэвид наконец отхлебнул кофе.
— Я все думаю о Джерри Алисандросе, — сказал Уолли. — Хотел бы я поймать его где-нибудь на улице и избить до бесчувствия бейсбольной битой.
— Это приятная мысль.
— Пойдем. Покончим с Борзовым и отправим его восвояси.
Следующий час весь зал суда содрогался, просматривая видеозапись про эхокардиограмму Перси, а доктор Борзов пытался объяснить, что они видят. Свет приглушили, и некоторые присяжные клевали носом. Когда видео закончилось, Борзов вернулся на свидетельскую трибуну.
— Сколько еще времени вам нужно, мистер Фигг? — спросил судья.
— Пять минут.
— Продолжайте.
Даже самые шаткие дела требуют определенных волшебных слов. Уолли хотел вставить их быстро, пока присяжные еще находились в коматозном состоянии, и, быть может, посеять смуту в рядах защиты.
— Итак, доктор Борзов, сложилось ли у вас на основании медицинских фактов мнение относительно того, что послужило причиной смерти мистера Перси Клопека?
— Сложилось.
Дэвид наблюдал за Надин Керрос, которая могла бы легко исключить все экспертные показания Борзова по целому ряду причин. Похоже, она не видела в этом смысла.
— И каково ваше мнение?
— По моему мнению, основанному на медицинских фактах, мистер Клопек скончался от острого инфаркта миокарда или сердечного приступа. — Свое мнение Борзов излагал медленно и теперь говорил по-английски гораздо более четко.
— А у вас есть мнение относительно того, что вызвало этот сердечный приступ?
— По моему мнению, основанному на медицинских фактах, сердечный приступ вызвало увеличение левого желудочка.
— А у вас есть мнение относительно того, что вызвало увеличение левого желудочка?
— По моему мнению, основанному на медицинских фактах, увеличение левого желудочка вызвало употребление препарата для снижения холестерина под названием крейокс.
По крайней мере четверо присяжных покачали головами. Двое других приняли такой вид, будто хотели встать и выкрикнуть пару оскорблений в адрес Борзова.
В шесть часов вечера свидетеля наконец отпустили, а присяжных отправили домой.
— Заседание откладывается до девяти утра завтрашнего дня, — объявил судья Сирайт.
По дороге в офис Уолли заснул на пассажирском сиденье. Застряв в пробке, Дэвид проверил мобильный, потом вошел в Интернет, чтобы взглянуть на рыночные котировки. Акции «Веррик» подскочили с 31 доллара 50 центов до 35 долларов за штуку.
Новости о неминуемой победе компании быстро распространялись.
Глава 40
За первые два месяца малышке Эмме предстояло лишь научиться спать всю ночь. Заснув в восемь, она обычно просыпалась к одиннадцати, чтобы перекусить и надеть чистый подгузник. После того как Эмму долго носили на руках и укачивали в кресле-качалке, ее удавалось уложить в полночь, но уже в три часа она снова просыпалась от голода. Сначала Хелен отчаянно боролась за грудное вскармливание, но через шесть недель вымоталась и познакомила дочь с бутылочкой. Отец Эммы тоже не слишком много спал, и обычно они тихо ворковали, перекусывая в предрассветный час, пока мамочка нежилась под одеялом.
