Рейлли подумал, что выражение ее лица не могло иметь никакого отношения к проблемам его кишечника.
— Входите-входите, — произнес изнутри громкий, хорошо поставленный голос. — Не стойте в дверях.
Лэнг повиновался.
В первое мгновение ему показалось, что по комнате только что пронесся торнадо. Повсюду, даже на полу, валялись бумаги, книги и журналы. Этим помещение очень походило на кабинет Джейкоба. Имелся здесь и свой специфический запах старой залежавшейся бумаги, знакомый Лэнгу по нечастым визитам в судебный архив. Возвышение, на котором громоздилось особенно много бумаг, Лэнг не без труда опознал как письменный стол. За ним сидел круглолицый бородатый человек в очках с толстой роговой оправой, который мог бы с успехом сыграть роль Криса Крингла
[79]
, не успевшего постареть.
— Вы, как я понимаю, и есть тот самый друг Джейкоба, — сказал он. — Для того чтобы быть моим студентом, вы, пожалуй, староваты.
Лэнг протянул руку, которую хозяин кабинета словно не заметил, и назвался:
— Лэнг Рейлли.
— Хьюберт Стокуэлл, — ответил сидевший за столом мужчина, не вставая. — Очень приятно и т. д. — Он попытался было сказать что-то еще, но осекся, сморщил нос и чихнул. — Чертова старина! Сквозняки, сырость, холодные каменные полы. Просто удивительно, как это мы все еще не перемерли от воспаления легких!
Стокуэлл извлек не самый чистый носовой платок и вытер кончик носа. Свою тряпицу он убрал настолько быстро, что Лэнг не мог бы поручиться, что вообще ее видел. Он сразу понял, что играть в наперстки с этим профессором было бы рискованно.
— Значит, вы и есть тот парень, которого интересуют тамплиеры?
— Насколько я понимаю, вы специалист по ним.
— Чушь, — возразил Стокуэлл, хотя, похоже, принял комплимент не без удовольствия. — Впрочем, они успели наследить как раз в том периоде истории, о котором я действительно кое-что знаю. Вы ведь янки, верно?
Резкая перемена темы разговора заставила Лэнга «переключить передачу» в мозгу и лишь потом ответить:
— Вообще-то, я из Атланты, а там очень многие обиделись бы на такое обращение. Это связано с неким генералом-янки, который неосторожно обращался с огнем.
Стокуэлл качнул головой и стал похож на одну из тех куколок-сувениров, какие раздают первым пяти тысячам зрителей, поднимающихся на трибуны стадиона перед началом бейсбольного матча.
— Как же, как же… Шерман. «Унесенные ветром» и все такое. Простите, не хотел обидеть.
— А я нисколько не обиделся. Так вот, о тамплиерах…
Профессор вскинул руку и прервал посетителя:
— Я тут вовсе ни при чем, старина. У меня был коллега, Вольффе, Найджел Вольффе. Он сходил с ума от этих ребят, переводил какой-то манускрипт, каракули, вроде бы написанные одним из тамплиеров перед казнью. Тот бедолага там просил милости у Бога, признавался в грехах, каялся, в общем, все, что полагалось в средневековой церкви, насколько я понимаю.
— Да и у самых что ни на есть современных католиков, — добавил Лэнг.
У Стокуэлла на мгновение отвисла челюсть, а очки сами собой соскользнули на кончик носа.
— О, я вовсе не хотел…
Лэнг улыбнулся, давая понять хозяину кабинета, что тот может разговаривать с ним совершенно спокойно, как один антипапист с другим.
— Вы сказали, что у вас был коллега…
Стокуэлл тяжело вздохнул и подтвердил:
— Совершенно верно, в прошедшем времени. Бедняги Вольффе с нами больше нет. Потрясающий парень, в вист играл как бог. Настоящая трагедия!
Лэнг почувствовал холодок, порожденный отнюдь не пресловутыми сквозняками, на которые жаловался Стокуэлл.
— Насколько я понимаю, мистер Вольффе…
Стокуэлл чихнул, повторил свой эффектный трюк с платком и поправил:
— Доктор Вольффе.
— …Доктор Вольффе умер не естественной смертью.
Стокуэлл уставился на Лэнга, его брови соприкоснулись, как спаривающиеся гусеницы.
— То есть?
— Я спросил, как умер доктор Вольффе. Вероятно, несчастный случай?
— Да-да. Вы, наверное, читали или видели по телевизору?
— Конечно.
Профессор повернулся и уставился в единственное окно, имевшееся в этой захламленной комнате. На лице у него появилось такое выражение, будто ему страстно захотелось выбраться на улицу и поиграть.
— Сказали, что он, по всей вероятности, вскипятил чай и не закрыл газовую горелку. Взрывом выбило стекла чуть не по всему «квадрату».
— А потом случился пожар.
Стокуэлл не без усилия оторвался от вида за окном.
— Редкостная у вас память, мистер…
— Рейлли.
— Да-да, Рейлли. Удивительно, как вы запомнили то, что несколько месяцев назад промелькнуло в газетах и на телевидении.
Лэнг оперся о стол, заваленный бумагами, подался вперед и спросил:
— Его труды о тамплиерах тоже сгорели?
Санта-клаусовская физиономия Стокуэлла сделалась скорбной. Утрата научного труда явно печалила его куда сильнее, чем гибель коллеги.
— Боюсь, что да. Оригинал рукописи, рабочие материалы — все, кроме первых набросков.
Неужели выяснится, что Лэнг не зря предпринял эту поездку?
— Где же могут быть эти наброски?
— В университетской библиотеке.
— Вы хотите сказать, что я могу запросто прийти туда и прочитать их?
Стокуэлл встал и осмотрелся по сторонам, сделавшись очень похожим на ребенка, который пытается вспомнить, где же оставил свои санки.
— Не совсем так. Получить их должен я. Бедняга Вольффе передал копии мне, просил помочь. Он никогда не умел доводить свои работы до ума. Я как раз этим занимался, когда… Теперь-то ему с публикацией спешить некуда, верно? Я оставил распечатки в своем шкафу, решил, что со временем закончу работу и посвящу ее его памяти. Так что, пойдем?
Лэнг изрядно удивился бы, если бы достопочтенный профессор носил не твидовый пиджак с кожаными вставками на локтях, а что-нибудь другое. С вешалки, прибитой возле двери, он снял твидовую же кепку. Стандартное академическое обмундирование.
Уворачиваясь от велосипедистов, они свернули на Кэтт-стрит и оказались перед массивным зданием Бодлеанской библиотеки, выстроенным в XIV веке. Здесь хранились оригинал Великой хартии вольностей, бесчисленное множество иллюстрированных манускриптов и, самое меньшее, по одному экземпляру всех книг, когда-либо напечатанных в Великобритании.
