Из окон их номера, находившегося на третьем этаже, Лэнг видел безлюдную рыночную площадь, за ней — собор XIV века, а еще дальше — ленивые воды Некара, отражающие унылое небо умирающего дня. Герт курила (Лэнгу хотелось надеяться, что лишь первую сигарету за день), и вид из окон занимал ее гораздо меньше, чем тот факт, что из обычного жилого дома постройки 1592 года сделали роскошную гостиницу. Она разглядывала позолоченный подсвечник, куда вместо свечей теперь вворачивали лампочки.
— Когда он спросил насчет обеда, ты ответил, даже не задумавшись. Тебе уже приходилось здесь останавливаться?
Лэнг наклонился налево, тщетно пытаясь разглядеть за городом утесы, на одном из которых были заметны развалины замка.
— Много лет назад Управление держало здесь исследовательскую группу из немцев, университетских профессоров, изучавших русских и предсказывавших, что именно те должны сделать в той или иной ситуации. Я бывал здесь ежемесячно и каждый раз останавливался в этой гостинице. Ее порекомендовал один из наших немцев. Здесь лучшая во всей Германии тушеная говядина. Они маринуют ее в яблочном уксусе.
При упоминании о традиционном блюде — маринованной говядине с клецками в густом коричневом соусе — Герт понимающе кивнула.
— Этак ты приедешь домой толстяком.
— Я очень рассчитываю, что ты не позволишь мне набрать лишний вес, — ответил Лэнг и взглянул с подчеркнутой игривостью на широкую кровать.
— Есть ты можешь куда чаще, чем заниматься любовью.
Лэнг уселся на Federbett, мягкое ватное одеяло, выполняющее на немецких постелях роль покрывала, и потянул Герт за руку.
— Правда? Ну, давай тогда разомнемся перед обедом.
Она легла рядом с ним.
— А может быть, сначала стоит позвонить герру Блюхеру? Ведь мы приехали сюда из-за него, правда?
Лэнг вздохнул. Романтическая атмосфера, царившая поначалу в гостинице древнего города, таяла, как утренний туман. Герт всегда расставляла приоритеты в должном порядке. И это, случалось, раздражало.
— Ладно, ладно, его номер у меня записан.
Он пролистал список телефонов на экране своего «блэкберри» и передал сотовый телефон Герт. Она несколько минут разговаривала, потом обратилась к Лэнгу:
— Как называется это место, где мы остановились?
— «Хаус цум Риттер» на Хауптштрассе. Он что, хочет прийти к нам?
Она покачала головой, сказала еще несколько слов, потом бодро воскликнула: «Auf Wiedersehen»
[21]
, выключила телефон и вернула его хозяину.
— Нет, завтра в десять утра в замке.
— В замке? А почему не здесь? Или у него дома? Он, что, не доверяет нам, несмотря на рекомендации Джейкоба, и согласен встретиться только на людях?
Герт толкнула его обратно к кровати.
— Кто-то там говорил насчет разминки….
Лэнг объелся.
— Теперь я знаю, как чувствует себя индейка, откормленная для Дня Благодарения, — сказал он, осушив последнюю рюмку шнапса, завершающего обед. — Давай прогуляемся немного.
В дочиста промытых дождем небесах, почти соприкасаясь с городскими огнями, сияли мириады звезд. Взявшись за руки, Лэнг и Герт прошли квартал до церкви, готический фасад которой освещали продуманно размещенные прожектора. Еще через квартал Лауэрштрассе упиралась в реку, окаймленную по берегам редкими фонарями набережных. Два пришвартованных у пристани прогулочных теплохода с закрытыми стеклянными колпаками палубами плавно покачивались на легких волнах.
— Оружие, отобранное у полицейских во франкфуртском аэропорту, у тебя с собой?
В этой мирной ночи вопрос Герт прозвучал настолько неуместно, что Лэнг решил, будто ослышался.
— Что?
— Пистолет у тебя с собой?
Лэнг инстинктивным движением прикоснулся к рукояти «глока», засунутого за пояс.
— Да. А что?
Герт рассмеялась, очень натурально, как могла бы смеяться женщина, наслаждающаяся ночной прогулкой с любовником, и склонилась к нему, как бы желая поцеловать.
— За нами идет человек, а может быть, и двое.
И сразу же город сделался враждебным, растеряв всю свою романтику. Темно, ни одного прохожего на улице, кроме них, черная река — вся эта обстановка казалась просто идеальной для того, чтобы убить и скрыться незамеченным. Лэнг так же держал ладонь Герт в левой руке, оставляя правую свободной, чтобы можно было при необходимости воспользоваться оружием. Сделав несколько шагов, они как бы случайно повернулись спинами к стене.
Стояла полная тишина, лишь волны мерно плескались у свай пристани, да где-то за квартал от реки гудел случайный автомобиль. Быстро оглянувшись по сторонам, Лэнг убедился в том, что первое впечатление его не обмануло: идеальное место для засады. Возвышавшийся между городом и рекой собор затенял набережную от огней города. Поблизости не светилось ни одно окно, лишь поблескивали металлические шторы, закрывавшие на ночь витрины магазинов. Вряд ли в ближайших кварталах можно было надеяться на встречу хоть с одним живым человеком.
Кроме того, кто шел за ними следом.
Отступив подальше в тень, Лэнг вынул «глок» из-за пояса и выдернул обойму. Быстро, на ощупь сосчитал патроны и со звонким щелчком задвинул обойму на место.
Звук защелки магазина автоматического пистолета любой знающий человек распознает сразу. К тому же тихой ночью его можно расслышать издалека.
Почти сразу же на слабо освещенное пробившимся издали отблеском место мощеной набережной вышла смутно различимая фигура. Обе руки человек держал перед собой.
— Мистер Рейлли, не стреляйте. Это я, Франц Блюхер.
Лэнг, не говоря ни слова, подтолкнул Герт в сторону причалов, а сам отступил на несколько шагов в сторону, чтобы не оказаться на линии огня, если ей придется стрелять в незнакомца.
— Стойте на месте, герр Блюхер, — сказал он. — И держите руки так, чтобы я их видел.
Франц Блюхер оказался низкорослым пожилым человеком с растрепанными жидкими волосами; на свету казалось, что его голову окружает колеблющийся ореол. Одет он был в потрепанные твидовые брюки и просторный свитер с продранным локтем.
Лэнгу хватило нескольких секунд, чтобы убедиться, что он безоружен.
— Sprechen Sie Englese?
[22]
Этот вопрос он задал исключительно из вежливости. Ведь Блюхер первым заговорил с ним по-английски. К тому же Лэнг не мог даже припомнить, когда он в последний раз встречался с немцем, по крайней мере, с западным немцем, не владеющим английским намного лучше, чем он сам, Лэнг, говорил на его языке.
