Он помолчал несколько секунд и продолжил:
— Тексты из Наг-Хаммади писались коптскими, египетскими и греческими христианами, вероятно принадлежавшими к секте, которую мы сейчас знаем под именем гностиков. Где-то в 400 году от Рождества Христова папа римский Анастасий распространил пастырское письмо, в котором объявлял евангелия, не получившие одобрения на Никейском соборе 325 года, еретическими. Как вам известно, церковный канон признает только четыре евангелия. Все остальные подлежали уничтожению. Вероятно, гностики или какая-то часть секты решили не предавать эти копии огню, как от них требовали, а спрятать.
Лэнг сам объяснял все это Джейкобу в тот злополучный вечер в Британском музее, так что новостью для него сейчас были только точные даты. Но предмет разговора от этого не казался менее интересным. Он даже не замечал нараставшего в пещере шума.
— Так какое же из евангелий вы ему продали?
— Евангелие от Иакова.
— Иакова?
— Да, Иакова Праведного, брата Иисуса. Он был первым епископом Иерусалима.
В голове Лэнга тут же сложились два вопроса:
— Брата? Я не знал, что у Иисуса был брат.
Клаус улыбнулся, отчего по его лицу разбежалась сеть глубоких морщин:
— Значит, вы плохо читали Библию. У Христа было много родственников. Марк перечислил их в третьем стихе шестой главы.
— И все же я никогда об этом не слышал. Впрочем, меня воспитывали в лоне англиканской церкви.
— В таком случае вы могли и не знать этого. Дело в том, что упоминание родственников до сих пор причиняет церкви немало неудобств. Во-первых, как быть с догмой о вечной девственности Марии? Наличие нескольких детей никак с нею не стыкуется. Во-вторых, наличие братьев и сестер у Сына Бога влечет за собой некоторые неудобства.
Лэнг перестал замечать шум вокруг:
— Но как же церковь объясняет то, что сказано в Библии?
— Христианская церковь, даже на раннем этапе существования, отличалась искусством… как вы, американцы, выражаетесь?.. морочить головы. Да, церковники — мастера этого дела. Я думаю, стандартная аргументация по этому поводу выглядела примерно так: Иосиф, муж Марии, не упоминается ни в одном из евангелий, кроме как в тех частях, которые касаются рождения и детства Иисуса, так что, по всей вероятности, он умер, прежде чем Иисус повзрослел. Отсюда следует, что он был заметно старше Марии, которая была его второй женой, и пережил свою первую жену, от которой у него и были все остальные дети — сводные братья и сестры Иисуса.
— Довольно-таки неуклюжая отговорка. А теперь позвольте следующий вопрос: что говорилось в Евангелии от Иакова?
Калека пожал плечами:
— Не знаю. Я ведь сказал — оно было написано на коптском греческом, а я не знаю ни древнегреческого, ни древнеегипетского.
— В таком случае откуда?..
Клаус сунул пустую кружку проходившему мимо официанту.
— Откуда я знаю, что продал Уизерсону-Уилби подлинные документы? Уверяю вас, он тщательным образом изучил их, прежде чем покупать. Их происхождение оказалось безупречным, хотя и… — он замялся, подбирая слово, — не совсем обычным.
Несколько секунд Лэнг молчал, задумчиво оттискивая на скатерти кружочки днищем кружки.
— Мне очень хотелось бы узнать, что именно там говорилось.
Старик вновь улыбнулся; на сей раз его лицо так сморщилось, что ему позавидовала бы даже собака знаменитой китайской породы шарпей.
— В таком случае можно считать, что мне повезло. Я-то думал, что копия, которую я сделал, не будет иметь никакой ценности, кроме возможного удовлетворения от мысли, что когда-нибудь я, возможно, смогу все же взяться за ее перевод и тоже узнаю, что там написано.
Лэнг уставился на него. К счастью, он вовремя вспомнил о вечных насмешках Герт над его привычкой открывать рот от удивления.
Клаус рассмеялся — теперь тихонько, словно кто-то ворошил ногами сухие листья:
— Вижу, вы удивлены?
— Вернее будет сказать — ошеломлен.
— И сколько ваше ошеломление может стоить? Я ведь, как-никак, зарабатываю на жизнь продажей старых книг и рукописей.
— Конечно же, не столько, сколько вам заплатил сэр Ион. И я хотел бы сначала зайти к вам в магазин и посмотреть, насколько эта копия пригодна для дальнейшей работы.
Старик медленно покачал головой:
— Нет, в магазин я пускаю только старых знакомых, которых хорошо знаю. — Он поднял руку, исчерченную бледно-синими полосками вен. — В моих коллекциях есть и вещи не самого идеального прохождения.
— Вы хотели сказать, происхождения?
Клаус кивнул.
Этого еще не хватало. Значит, теперь Лэнг ведет дела с продавцом ворованных редких книг.
— Но я благоразумный человек. Продать копию — это все равно что…
— Найти деньги на мостовой.
— Именно. Найти на мостовой… скажем, пять тысяч долларов.
Лэнг скрестил руки на груди:
— Ну, не настолько я любопытен.
Клаус кивнул, понимая: дело дошло наконец до торга:
— А насколько?
— Долларов на тысячу.
— Ужин был отличным, мистер Рейлли. — Клаус оттолкнулся от стола, развернул кресло и покатил к лифту, бросив через плечо: — Многие музеи будут счастливы купить эту копию за столь разумную цену.
Итак, копия вдруг превратилась из вещи, которая может оказаться полезной для самообразования, в экспонат, о котором мечтают многие музеи. Впрочем, желание заработать приводило и к еще более эффектным превращениям.
Впрочем, Лэнг подозревал, что старик и до его появления подумывал о том, как бы, фигурально выражаясь, изготовить деньги с помощью ксерокса.
Твердо игнорируя удалявшееся по залу плетеное инвалидное кресло, Лэнг помахал официанту, предлагая принести счет. Впрочем, он уже готов был подняться и пойти вслед за букинистом, но Клаус сдался первым.
Он развернулся и вновь подкатил к столику:
— У нас, чехов, есть поговорка: упрямство мешает торговле.
Лэнг ухмыльнулся:
— А мы, американцы, говорим: у дурака деньги не задерживаются.
— Три с половиной тысячи.
— Полторы.
Сошлись на двух.
— Давайте деньги, и я позабочусь, чтобы вам доставили копию.
А ведь Лэнг только что сказал ему о дураке и деньгах…
Рейлли покачал головой:
— Скажите, где мы встретимся в следующий раз. Я взгляну на копию, и вы получите деньги. Как только банкомат выдаст их мне.
Клаус задумался, но всего лишь на мгновение:
