Джереми резко нажал на тормоза, и машина, дернувшись, остановилась на посыпанной гравием дорожке. Он обернулся, посмотрел на Большого Джозефа, и его продолговатое лицо исказила гримаса гнева.
— Послушай, мужик! Ты говоришь как полный идиот! Ты же ничего не знаешь об этой женщине!
— Да при одном взгляде на такой особняк я могу сказать, что им владеет белый расист.
— Доктор Ван Блик всю жизнь помогала людям! И не смей говорить о ней плохо! — В глазах Джереми Дако блеснули слезы. — Короче, если будешь болтать такую чушь, тебе придется поискать себе другое место.
Застонав от смущения, Рени сердито сказала:
— Папа, он прав! Ты говоришь как идиот! Не зная Сьюзен, ты оскорбляешь нашу светлую память об этой женщине. Мы приехали в ее дом, потому что она была моим другом. И еще потому, что Джереми согласился нам помочь.
Длинный Джозеф поднял руки с видом всепрощающего великомученника.
— О, мой Бог! Что вы так кипятитесь? Я и слова не сказал про вашу знакомую леди. Я только констатировал факт, что в таких домах обычно живут белые бездельники и тунеядцы. Да бросьте, ребята! Вы же тоже черные! Не будете же вы утверждать, что белые такие же трудяги, как мы — настоящие черные?
Вздохнув и покачав головой, Джереми отвернулся и подогнал машину к портику дома.
— Я вытащу ваши чемоданы из багажника, — сказал он.
Взглянув сердито на отца, Рени поспешила на помощь.
Джереми отвел их наверх, показал пару спален и ванную. Осмотрев обои с бледным рисунком из забавных тряпичных кукол, Рени решила, что ее комната предназначалась для ребенка. Хотя, насколько она знала, у Ван Бликов не было детей. Рени никогда не задумывалась, почему их не было, но теперь поняла, какую тоску и печаль хранило сердце Сьюзен.
Она заглянула в комнату отца. Длинный Джозеф сидел на постели и с подозрением рассматривал старинную мебель.
— Ну, как ты устроился, папа? Может быть, ляжешь и немного вздремнешь? — Тон Рени достаточно ясно давал понять, что это скорее приказ, чем предложение. — Я пойду, соберу что-нибудь перекусить. Позову тебя, когда все будет готово.
— Не знаю, понравится ли мне здесь — в таком большом и пустом доме. Но думаю, я могу пожить тут немного для пробы.
— Да уж, поживи, пожалуйста.
Она закрыла дверь и сделала глубокий вдох, чтобы умерить клокотавшее в груди раздражение. Взгляд скользнул по стенам и потолку широкого коридора.
Стивену бы здесь понравилось, подумала Рени. Она представила себе брата, радостно бегущего по коридору и возбужденно рассматривающего новый дом, и у нее закружилась голова. Она пошатнулась, слезы обожгли глаза, а руки судорожно ухватились за перила. Прошло несколько минут, прежде чем Рени почувствовала себя достаточно спокойной для того, чтобы спуститься к Дако и извиниться за поведение отца.
Джереми, полировавший на кухне уже сиявшую кастрюлю, лениво отмахнулся от ее объяснений.
— Я все понимаю. Ваш старик похож на моего. Эти люди никогда не могли сказать о ком-то хорошего слова.
— Он не такой уж и плохой, — возразила Рени, в душе соглашаясь со своим собеседником. — Просто после смерти мамы он так и не оправился.
Дако кивнул и как-то странно взглянул на нее.
— Вечером я заеду за вашим другом, а потом, если хотите, приготовлю вам ужин.
— Спасибо, Джереми, но вам не стоит утруждать себя. — Она замолчала, заметив на его лице тень тоскливого разочарования. Очевидно, он тоже страдал от одиночества. Насколько знала Рени, в его жизни не было более близких людей, чем мать и Сьюзен Ван Блик. И вот теперь Сьюзен не стало. — Вы и так сделали для нас очень много. Это я должна готовить для вас ужин.
— Но вы перевернете здесь все вверх дном! — воскликнул он с притворным ужасом. — Я не потерплю беспорядка на кухне!
Несмотря на шутливый тон, в его голосе по-прежнему чувствовалась печаль.
— А если с вашего разрешения? — ласково спросила Рени. — Обещаю, что все ваши советы будут с радостью приняты.
— Хм-м! Тогда посмотрим.
Между кухней и гостиной тянулся длинный коридор, а Рени не знала, где находился выключатель. Кроме узких краев большого блюда, ей приходилось придерживать тяжелую керамическую крышку, которая все время норовила упасть, и поэтому она медленно продвигалась вперед сквозь полумрак, разбавленный слабым оранжевым светом. Последние краски заката, проникая через высокие узкие окна, оставляли на потолке бесформенные алые пятна. Темнота казалась почти осязаемой — эдакое мощное и древнее существо, украшенное огоньками охранной системы, которые помигивали в ответ на приближение человека.
Она выругалась, ударившись коленом о почти невидимый стол, но ее успокоили близкие голоса друзей, которые доносились из гостиной. Как хорошо, подумала Рени, что можно найти кого-то на другом конце темноты.
Джереми и ее отец вели немногословную беседу о богатом имении Клоофа, которое граничило с участком Ван Бликов. Ксаббу, приехавший час назад с одним маленьким дешевым чемоданчиком, рассматривал рисунки и фотографии над рабочим столом погибшей хозяйки.
— Рени, я слышал, вы ударились обо что-то. Не очень ушиблись?
Она с улыбкой покачала головой.
— Просто врезалась в стол. Ну как? У тебя уже разыгрался аппетит?
— Надеюсь, вы нашли на кухне все, что вам требовалось? — спросил Джереми, высокомерно изогнув красивые брови. — Вы ничего там не разбили?
— Ничего, кроме своей гордости, — со смехом ответила Рени. — Я никогда еще не видела так много кухонных принадлежностей. Нет, это все не для меня. Стыдно сказать, но я использовала только одно блюдо и пару кастрюль.
— Не наговаривай на себя, девочка, — строго сказал отец. — Ты прекрасная стряпуха.
— Я тоже так думала, пока не увидела кухню Джереми. Готовить там курицу в подливе так же нелепо, как идти в центр Калахари для того, чтобы высушить постиранное белье.
Ксаббу заливисто засмеялся, чем вызвал снисходительную усмешку Джереми.
— Ладно, — сказала она, — давайте сюда свои тарелки.
Джереми и Рени допивали бутылку вина. Ее отец и Ксаббу принесли из холодильника ящик с бутылками пива, и Длинный Джозеф поделил его с бушменом пропорционально их росту. Джереми развел огонь в широком камине и выключил верхний свет. Желтые и красные сполохи затанцевали по стенам и потолку, навеяв на собравшихся задумчивое и мечтательное молчание.
Рени вздохнула.
— Прекрасный вечер. Так легко забыть все то, что случилось с нами, расслабиться… отпустить свою боль…
— Ах, девочка, когда же ты успокоишься? — заворчал отец. — Расслабься. Это именно то, что тебе надо сделать. Ты всегда встревожена. Очень встревожена. — Он повернулся к Джереми, словно искал у него поддержки: — Разве можно так себя изводить?
